МОНОЛОГ

Невеселый день рожденья.
Мне поставили сиденье.
В доме не было и чаю,
Мы сидели и молчали,
И рассматривали книги.
(А глазам моим голодным
Было больше угощенье –
Его ноги в темных шортах
С золотыми волосами.
Я была , как мышь пуглива –
Он был львом золотогривым!)

И по случаю ремонта
На полу стояли книги.
Бородатого Бальмонта
Мне на память подарил он.
(Только разве ж это память?
Мне бы вечер шагом в вечность!..)
Так мы вечер обманули.
Память, как у девы старой:
Провалялся в ридикюле
Неподаренный подарок.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Молодость. Осень. День – среда,
У него в квартире кончилась вода.
И я несла ему эту воду,
Гордая, словно несу свободу.
( Он жил по соседству.
Говорил, что я ни на кого не похожа.
Он был на три года меня моложе,
Он не знал , что у меня есть ещё и сердце,
Но я любила его.)
Я рассказывала ему о Лоэнгрине,
Бессмертную историю аббата Прево,
И что Бог создал людей из глины,
Но , кажется, он не понимал ничего.
Мы включали музыку, наполняя мелодией зал,
Мы танцевали под блюз Гарри Мура.
У меня тогда была хорошая фигура,
И мне кажется, это он знал).
Я уходила под утро, рано.
Я собиралась бесшумно и быстро.
Я знала, что мы никогда не поженимся.
Я уносила с собою блаженство,
Сердечную рану
И пустую канистру.

* * *

Слова – протухшие орехи.
Лишь два-три сладких,
Да и те - давно изъедены другими.
Забыла все слова
И молча
Дожёвываю хину жизни.

* * *

На юбке моей широкой –
Цветы небосвод и солнце.
Стою я на пыльной дороге
Рябиной под майским ветром,
Скульптурой на постаменте,
Уранией-Афродитой
С глазами больной собаки.
Ты женишься на другой.
Но вечером снова выйдешь
Гулять под луной со мной.
И снова себя не выдашь,
И снова ты мне не скажешь,
Как долго меня ты любишь.

* * *

…И был в моем театре Черный Клоун.
Он был монахом, принцем и паяцем.
Я по наивности своей не знала, кто он
И что его мне следует бояться.
Лицо скрывая в черном капюшоне,
Он золотыми ниточками к небу
Привязывал свои большие буквы.
(Никто-никто его лица не видел!)
Он клоунов испытывал на храбрость.
Рукою к солнце, к счастью и – вперед!
Кто первым к небу лесенку подставит,
Кто эту буковку ловчей достанет,
И кто куда больнее упадёт.
А мне ужасно не хотелось падать.
И я его отважно привела
Туда, где эта буковка висела,
Рукою дерзкой капюшон сняла,
Лицо открылось – я на землю села…
Он хохотал , и небо сотрясалось.
А буковка сама собой упала.
Хрустальное рассыпалось на крошки,
И разбежались слов сороконожки.
Из добрых чувств вернула капюшон,
Чтобы смеющийся не стал смешон.

ЭПИСТОЛА

Мой государь! Меня вы оскорбили –
Вы дали слушать Елкиной Елене
Диск с записями интересных песен,
Исполненных иль даже сочиненных,
Как поняла я, Вашим сыном Васей.
Когда б Вы знали, как люблю я песни,
Как тонко ощущаю я смешенье
Мелодии, и голоса, и чувства,
И инструмента, например, гитары –
Вы б пожалели , бедную меня!
Без разницы – какое носит имя
Певец, и есть ли у него лицо,
Когда душа имеет страсти голос,
Когда струится лирики река,
И чувство обретает плотность звука.
А если во внимание принять,
Что мне уж двадцать лет, как интересно
Все, что вы делаете,
(В том числе и дети!)
Тогда за что ж сие пренебреженье!
Уже ль моей воспитаннице дерзкой
Вы больше доверяете, чем мне?
И как, скажите, под каким предлогом
Я выманить могла у ней кассету,
Не выдав к Вам затаенной любви?
Короче говоря, неуваженье
Вы проявляете к моей особе.
Я не в упрек, а просто поясняю,
Что б Вы с другими так не поступали,
Которые особее меня.

* * *

Не открывайте эти двери,
Там ад, там пропасть, там кино
Про зазеркалье, и проверить
Отважным даже не дано.
Отважишься – прощайся с жизнью
Иль прыгай в пляске бесовской.
Не подходи! Легка пружина
Под любознательной рукой.