Передвижники (памяти Эрия Эсауленко)

ПЕРЕДВИЖНИКИ

Все началось гораздо раньше. Меня познакомили с ним у Тима Воронина в январе 1986 года. Тогда он имел любопытное имя - Юра с Трансмаша, поскольку действительно работал художником на заводе. Скоро выяснилось, что у нас схожие во многом взгляды и к тому же обоюдная тяга к рисованию.

Мы и сдружились, сблизились через то, что и у меня, у моего отца,  и у них в доме был свой уголок, кабинет с кучей разных полочек, ящиков и интструмента.

Весна прошла в хлопотах, поисках себя. Читали во множестве начавшие выходить критические статьи о вреде и деструктивности  модернизма и радовались, что мы есть.

На углу Ленина и Пушкина, где-то сбоку сегодняшнего памятника, летом того же года устраивали некое "Реди мейд". Начало лета - высокая сочная  трава - и на этом изумрудно-зеленом великолепии - ржавая рама, шестеренки от трактора "Беларусь", образующие некую чудовищную композицию. Тащить весь этот реквизит, всю эту тяжеленную хренотень со свалки у реки Барнаулки было и надсадно, и смешно.

Затем был театр. Олег Иордан, Игорь Мацук, была Прекрасная дама. Юрина пьеса так и не была поставлена, но, спасибо Судьбе, нас познакомили с Сашей Строгановым. Участвовали в его постановке и доныне сохранили пиететные отношения.  Репетиции проходили в клубе канифольного завода. Во дворе клуба из кучи мусора Юра вытащил дикую железную загогулину, обозвал ее "тарковщиной" и притащил на сцену, прилепил к декорации.

Он заряжал энергией творчества, потому что это было его естественным состоянием.

Позже случилась "Эпоха Тихой Мансарды". Время безумных проектов, череды выставок, акций в защиту всего от всех. Когда компания в мастерской расслаблялась, пила пиво с плавленным сырком и разговорами за Бертолуччи и насчет БГ, Юрий учавствовал, водил что-то рукой по картону и уже к утру мы обнаруживали себя осоловевшими от интеллектуальных эскапад, выпитого пивы и зачинающегося дня. А он, как кот, поглядывал на нас одним глазом, допивал оставшееся теплое пиво и потягивался на диванчике. А на подрамнике сохла готовая Вещь.

Великолепное чувство такта, юмора, трудолюбия и обаяния было в нем.  Даже не  трудолюбия. Какая-то космическая, необъяснимая продуктивность, некая игра, действо потрясающей и убедительной для нас силы.

Идея и возможность издания журнала "Графика"  появилась осенью 1989 года. Первый номер вышел экземпляров где-то в 20-30. Копии изготавливал, кажется, Макашенец под угрозой увольнения. Юра тогда работал на кафедре театральной режиссуры. Во дворе института стояли десятка полтора контейнеров с кафедральным барахлом. Как-то, взяв краску и валики, мы спустлились вниз и за пару часов устряпали все контейнеры. Кажется, это хулиганство до сих пор облезает во дворе. (Много позже, они с Моисеенко полночи провели в отделении милиции за выполнение надписи "Гринпис" на пр. Строителей.)  В мастерской этой кафедры и происходил следующий этап тяжкого пути познания. Студенты вовсю веселились, видя какого-нибудь очередного монстра, которого монтировали двое художников. Часто приходил Климов, мы заряжали фотоаппарат и устраивали хэппенинг  с перфомансом.

С концепцией "Рыбы" с 10 мая 1990 года мы на месяц заняли выставочный зал АГУ. Изящным центром композиционного пространства была, пожалуй, его "Семья". Три большие деревянные чурки - папа, мама и сын - были украшены отходами утилитарного производства: детали от трансформаторов, синие, красные пластмассовые элементы от детского конструктора, еще какие-то железки и на голове "мальчика" - "ирокез" из хвоста пушного зверька. Когда через месяц мы вдвоем -"передвижники" - тянули огромную тележку на следующую выставку - на Ленина, 111, у главы семейства на голове к тому же крутился пропеллер - радости прохожих не было конца. Да и мы забавлялись. Все, к чему прикасался Юрий, приобретало иной изначальному смысл. Это был внятный по простоте и глубине перманентный процесс преобразования утилитарных вещей в вещи со своей мифологией, в артефакты с собственной значимостью и значительностью. С ним можно было общаться сутками, неделями. Разговаривать, смеяться, философствовать и рисовать.

Последующие годы в силу ряда причин мы виделись достаточно редко и я узнавал о нем и его передвижениях в основном по газетным публикациям.

Позже была "Темная галерея", его работа над "Азбукой Жоржа".

Осенью 2000 года мы вновь почувствовали интерес к совместной работе.

В конце ноября сделали боди-арт для календаря конторы мобильной связи, изукрасили стенки пейджинг-центра, изрисовали кафе на Южном. При большом количестве портвейна "Кавказ" мы падали со стремянки, обезумевший хозяин кафе метался в стороне и безусловно жалел, что вообще связался с нами. По приближению к окончанию работы он все же успокоился, а на наши уверения, что "этой действительно удалось даже лучше", он спрашивал: "Правда?" Мы много и беспричинно смеялись. И сейчас кажется, что мы уже все знали. Что-то висло в воздухе.

Позже, выйдя из кафе на Красноармейском в первом часу ночи, я рассказал Юрию, что либо повзрослел, либо что-то еще изменилось, но не осталось недомолвок, осадка в душе и я на сегодняшний момент буду счастлив, если у него прошла обида от случавшихся в последние годы ссор и раздоров. Мы по-мужски  обнялись, и Юра заспешил домой, говоря, что нужно еще купить какие-то соски ребенку.

А четвертого декабря я посадил его с картинами в поезд.