Барнаул-Москва-Саратов

БАРНАУЛ-МОСКВА-САРАТОВ

Все началось с повестки в почтовом ящике, которой я приглашался в Саратовский областной суд “свидетелем по делу Савенко Э.В.”. Аналогичные повестки получили руководитель краевой организации Национал-большевистской партии (НБП) Дмитрий Колесников и Юрий Абрамкин, в квартире у которого Савенко Э.В., он же всемирно известный писатель и лидер НБП Эдуард Лимонов останавливался несколько раз во время приездов в Барнаул.

Поездка сулила массу впечатлений, правда, непонятно было, какого свойства – положительных или не совсем. Ехать нам троим предстояло 14 ноября поездом Барнаул – Москва, а уж из Белокаменной – в Саратов, тоже поездом. Кто же тогда мог подумать, что обратный маршрут нам придется преодолевать в неполном составе?

Уже в московском поезде нам захотелось несколько “оживить” время в пути, и стены тамбура были расписаны забойными “граффити”, типа: “Вся власть НБП!”, “Свободу Лимонову!”, “Россия – все, остальное – ничто!” и др. Кстати, заходившие покурить в тамбур пассажиры выражали свое сочувствие как партии, так и Лимонову лично.

Совсем иначе почему-то рассуждали проводники нашего вагона. Оживляющие надписи восторга у них не вызвали, и они ликвидировали их мокрой тряпкой.

Москва встретила нас мелким дождем и плюсовой температурой. Это резко контрастировало с барнаульской прохладой и снегом по колено, который мы наблюдали в Омске. Впрочем, отдельные островки снега можно было видеть и на московских улицах, но они таяли буквально на глазах.

В штабе НБП, или “бункере”, куда сразу направились, мы провели переговоры с исполняющим обязанности председателя партии Анатолием Тишиным. Тот рассказал нам о процессе, о том, что обвинение серьезных доводов не имеет и рассыпается на глазах.

В понедельник, 18 ноября, барнаульская тройка должна была отправиться в Саратов. Но здесь злую шутку сыграла с нами пресловутая ограниченность пространства в провинции. Дело в том, что билеты до Саратова мы приобрели, по совету москвичей, на Рижском вокзале, а поезд отправлялся с Павелецкого. А Рижский нам порекомендовали по причине отсутствия там очередей у касс. В общем, с ужасом узнав, что состав Москва – Саратов уходит с Павелецкого вокзала через пять минут, мы сдали билеты и побрели обратно в бункер.

На следующий день мы благополучно отправились в город на Волге с Павелецкого вокзала.

Если в Москве, по барнаульским погодным меркам, на дворе царствует октябрь, то в Саратове еще поздний сентябрь. В головном уборе ходить жарко, не говоря уже о теплых сапогах и куртках.

Утром 20 ноября на вокзале нас встретили Миша Шилин с Ариной Кольцовой. Они, а также Володя Московцев (товарищ “Скрипка”), живут в специально снятой партией саратовской квартире, которая служит “местом приземления” для прибывающих на суд нацболов со всех регионов России.

Михаил, между прочим, был в апреле 2001-го в селе Банное, когда там “повязали” Лимонова и Аксенова. Остальных десять с лишним человек тогда отпустили. Именно тогда у ребят и зародились первые сомнения в отношении Артема Акопяна, которого сотрудники ФСБ почему-то сразу отделили от основной группы и, видимо, “работали” с ним отдельно.

Здесь следует заметить, что Юра Абрамкин продолжал поддерживать отношения с Акопяном даже тогда, когда стало известно о его предательстве. Забегая вперед, замечу, что именно эти отношения, “судя по всему”, вышли ему боком во время нашей поездки.

Сразу же стало известно, что мы прибыли “с корабля на бал” – после обеда следовало явиться в суд и дать показания.

О процедуре допроса все трое имели смутное представление. После разъяснений поняли, что спрашивать нас будут попеременно судья, адвокат и прокурор. Защиту Лимонова представлял известный в России адвокат Сергей Беляк, являющийся юристом Жириновского. В свое время он защищал многих известных персон, в частности Андрея Климентьева, Виталия Коняхина и других.

Первым вызвали в зал заседаний Абрамкина. Наше волнение к тому моменту уже было велико, а когда стрелки часов показали, что Юра отсутствует целый час, нервная дрожь усилилась.

Наконец он вышел, тяжело вздохнул, присел на скамейку, лицо у него было красным, взгляд измученным.

Настал мой черед. С волнением я справился быстро, и уже вопроса через два обрел привычное для себя красноречие, которое подкреплял различными интеллектуальными “наворотами” (типа “изменение качественно-перспективных критериев”), а также взмахиванием рук, покачиванием головы и разнообразной мимикой.

Подсудимые реагировали на это весьма живо. Сам Лимонов, внимательно наблюдая из клетки за происходящим и мною, быстро делал на листках бумаги какие-то пометки.

Вместе с ним в клетке находились еще четверо национал-большевиков: Аксенов, Лалетин, Пентелюк, а также сидевший позади всех Карягин. Именно он на предварительном следствии дал показания против Лимонова и товарищей, его и назвал “червём” писатель в своей последней книге “В плену у мертвецов”.

Я сам неплохо помню Карягина. В феврале 2000 года он произносил зажигательные речи во время III съезда НБП, убедительно говорил о жаркой борьбе, которую следует вести в регионах. Помню и его пламенные, исполненные героического пафоса статьи в “Лимонке”. Что же с ним произошло? Как его сумели “сломать”? А как “сломали” Макса Анохина из Сталинграда (он всегда называл свой Волгоград только так), организовавшего у себя “отряд юных бериевцев” (октябрят по-националбольшевистски) из пацанов 9-12 лет?

Обо всем этом я вспомнил во время того судебного заседания, еще не зная, что подобная “ломка” человека, моего земляка, произойдет практически на моих глазах.

Рядом с клеткой, вне ее, на стуле сидела симпатичная Нина Силина – тоже подсудимая. Выглядела она отлично, по виду даже не скажешь, что ее доставили из тюремной камеры.

Когда я ставил свою подпись на бланке с фамилиями свидетелей, то увидел на предыдущей странице фамилию и подпись известного писателя и главного редактора газеты “Завтра” Александра Проханова. Он накануне, 19 ноября, выступал в этом зале в качестве общественного защитника, заявив, что написал бы оперу на текст “Второй России” (его также инкриминируют Лимонову как призыв к свержению государственного строя в Казахстане), будь он композитором. С Прохановым я виделся часа за три до нашего отъезда из Москвы в редакции “Завтра”. Мы поговорили минут пятнадцать. Он сказал, что держится Лимонов хорошо, упадок сил, случившийся у него в июле-августе, миновал, а нам пожелал быть мужественными и не сдаваться.

Теперь следует сказать немного о тексте “Второй Россия”, который фигурирует одним из пунктов обвинения. В августе-сентябре 1999 года вышел в свет бюллетень “НБП-инфо” № 3, в котором содержался упомянутый текст. Автор его – рижанин Володя Абель (псевдоним), журналист по профессии. В тексте предлагалось “перенести революционную борьбу за пределы России” – в республики бывшего СССР, где имеется достаточное количество русского населения, скажем, в Казахстан, Крым или Латвию. Там, мол, и будет создан плацдарм “Второй России”. В тексте Абеля ни разу не упоминалось о НБП, при желании его можно было толковать как антиутопию в стиле Эрнста Юнгера, о чем я и заявил на допросе.

Адвокат Беляк интересовался, давали ли мне Лимонов или Аксенов указания о приобретении оружия. Мой ответ, естественно, был отрицательным.

Были и вопросы о цели III съезда НБП в феврале 2000 года. Я отвечал, что партийный форум проводился в связи с изменившейся политической ситуацией, необходимо было принять новую программу и новый устав, а также предпринять шаги к регистрации партии. О теории “Второй России” с трибуны съезда не говорилось, а в кулуарах ее обсуждение носило характер рассуждений на вольную тему.

Правосудие заинтересовалось также НБА – национал-большевисткой армией. Это объединение предусматривало выделение определенного числа людей от регионов для проведения ярких и громких акций, каковыми были захваты клуба в Севастополе и башни в Риге. Но акций насильственных, мирных, имеющих целью привлечь внимание общественности к положению русских в государствах бывшего Союза.

Зашла речь и об Акопяне. Я не был осведомлен о подробностях его пребывания в крае, знаю только, что он неоднократно ходил в Горный Алтай, пил водку с Абрамкиным да развлекался с девушками. Плюс к этому неоднократно повторял, что идеология национал-большевизма ему безразлична, просто нравится партия своим радикализмом и склонностью к “прямому действию”. Все это было аккуратно изложено суду.

Судья показался мне человеком здравомыслящим и относительно беспристрастным. Но это еще ни о чем не говорит: дело Лимонова – политическое и принимать решение ему, по-моему, придется, руководствуясь рекомендациями “сверху”.

Когда вопросы у адвоката иссякли, на меня “наехал” прокурор. Смуглый и худощавый, я бы даже сказал – отчасти “усохший”, в темных очках, он вдруг спросил: “Вы говорите, что в тексте “Вторая Россия” ничего нет об НБП? Хорошо, я процитирую вам фрагмент: “Что делать НБП в этих условиях?”… - и далее он принялся зачитывать куски текста. Честно говоря, я несколько растерялся. Откуда мне было знать, что сухой подполковник юстиции цитирует не “Вторую Россию”, а совершенно иной раздел “НБП-инфо”, то есть идет на откровенный подлог?

Но бюллетеня у меня под рукой не было, следовательно, не было возможности уличить лживого обвинителя. Тогда я запальчивым тоном ответил: “А что вас тут смущает? Издание предназначено для членов НБП, вот тут и упомянута Национал-большевистская партия, а не какая-нибудь другая. Допустим, вы являетесь членом “Единой России” или “Яблока”. Ваш интерес к той же КПРФ будет исключительно познавательным, и бюллетень “КПРФ будет исключительно познавательным и бюллетень “КПРФ-инфо” вы прочтете скорее из праздного любопытства. Организация у вас иного плана, методы работы другие, перенять нечего!”.

Но настырный “усушенный” прокурор не отставал: “Вы же утверждали, что в тексте нет упоминания об НБП!”. И тут его тактику подлога прервал адвокат Беляк: "Гражданин прокурор, вы сбиваете свидетеля с толку! Вы цитируете не раздел “Вторая Россия”, а предшествующий ему! Если у вас нет вопросов по существу, то незачем заниматься фальсификациями и вводить его в заблуждение!”.

Больше вопросов у прокурора не возникло.

Перед выходом из зала я поднял вверх две сжатые руки в знак солидарности с сидящими в клетке. Они ответили тем же.

В фойе я обнаружил отсутствие Юры Абрамкина. Володя Московцев, наш сопровождающий, пояснил, что он отправился в бухгалтерию суда узнать о выплате компенсации за дорогу. А тем временем в раскрытые двери зала заседаний вошел Колесников. Оставался последний раунд нашего противоборства со слепой постсоветской Фемидой.

Минут через двадцать появился Абрамкин. Он по-прежнему был покрасневшим, но глаза его лихорадочно бегали.

- Пойду сниму стресс, - дрожащим голосом произнес он и, взяв у Московцева адрес “явочной квартиры” и телефон, направился к выходу.

- Ты не заблудишься? – обеспокоенно спросил я его, поскольку в Саратове наш товарищ был впервые и города совсем не знал.

- Да что я, совсем без головы? – обиженно ответил он и исчез.

Колесникова допрашивали еще меньше, чем меня, и вскоре он вышел из зала вместе с Мишей и Ариной, наблюдавшими за ходом заседания.

Арина сразу же обеспокоилась отсутствием Юры. Наш ответ, что он будет позже, ее не устроил:

- Не случилось бы чего, а то я в зале видела подозрительных “товарищей”. Наверняка вас “пасут”.

По дороге на квартиру Шилин сообщил нам, что завтра показания в суде будет давать капитан ФСБ Жданов, сотрудник нашего краевого управления. Тот самый, что в прошлом году возил Колесникова на Власихинское кладбище, как описывает это в своей книге Лимонов. Целью поездки, сопровождающейся приставлением пистолета к голове и стрельбой в воздух, было вытягивание бумаги о сотрудничестве с органами.

Теперь Жданову предстояло объясняться в суде.

Мы еще не знали, что его появление странным образом будет связано с уходом Абрамкина в темноту саратовского вечера…

Приближалась полночь. А Юры все не было. У Арины Кольцовой стали появляться мрачные предчувствия.

- Как бы не взяли его “в оборот”. Видела я в зале двоих в штатском. Уж больно подозрительно они посматривали на него.

- А что такое может быть? – поинтересовались мы. – Ведь не станет же Юра менять показания на следующий день.

Наша тревога усилилась к первому часу ночи, когда раздался странный телефонный звонок. Невнятным голосом Юра сообщил, что пребывает у некой девушки. И где-то рядом слышались мужские голоса. – Странные у тебя девушки, басом говорят, - ответила Арина. Но Юра только пообещал появиться утром, и связь прервалась.

Прямо скажем, оптимизма нам этот звонок не прибавил. Какие девушки в ночном незнакомом городе? Путаны, что ли? Но на них вообще-то нужны деньги, а их у каждого из нас было в обрез. Мы подозревали, что Юра мог “зажать” энную сумму, заняв ее в Москве. Он отлучался из “бункера” два вечера подряд, как бы по делам своего отца-проректора педагогического университета. Хотя были мысли, что он пребывал тогда у своего друга Акопяна, ренегата. Разумеется, продолжать водить дружбу даже с предателями не возбраняется – дело вкуса. Но как бы такая “дружба” не обернулась против него самого.

Слухи о связи Акопяна со спецслужбами ходили давно, еще в январе 2000-го к Лимонову поступила такая информация. Но тот ей не поверил. Слишком уж невероятной она казалась. Но появление акопяновского материала в газете “Стрингер” с интригующим названием “Как я делал революцию в Казахстане” развеяла все сомнения. Это издание давно используется “спецами” для наездов на неугодных политиков и проталкивания идеи “сильной либерально-патриотической руки”. Единственный, кто в “Стрингере” сторонится спецов – Максим Калашников, автор “Сломанного меча империи”” и “Битвы за небеса”. Но его держат там в основном из-за громкого имени, и “развернуться” по-настоящему не дают, осаждают. Так что публикация Акопяна пролила свет на его контакты и показала, откуда у “дела Лимонова” растут ноги.

Утром Юра действительно появился. Вид у него был изможденный. Проинформировав всех, что вечером прибудет на вокзал к нашему поезду, он протянул ребятам некую сумму денег со словами:

- Возьмите на сохранение, а то я боюсь их прогулять до вечера.

После этого, выдав несколько невнятных рассуждений о девушках и нежелании ломать личную жизнь, о своей невесте в Барнауле, он взял сумку с вещами и ушел.

У всех остался легкий шок от его посещения.

- Его точно “обработали”! – Воскликнула после паузы Арина. – Вот увидите, мы еще встретим его в зале суда! И он отречется от вчерашних показаний.

Верить в такое не хотел никто. Дабы развеять сомнения, вся наша компания отправилась в суд. К тому же следует морально поддержать чебоксарца Макса Громова, которому предстояло в этот день давать показания. Кстати, мне лично он привез в подарок выпущенную у них “Зеленую книгу” – библию ливийской революции.

У входа в суд встретили нашего “старинного знакомого” капитана краевого ФСБ Жданова. Он улыбнулся своей зловещей улыбочкой-ухмылочкой, которую я неоднократно видел на его лице в Барнауле. Я поинтересовался:

- Господин Жданов, надеюсь, вам неизвестно местонахождение саратовского кладбища?

Улыбка капитана стала еще более зловещей. Думаю, в тот момент он пожалел об отсутствии у него в руках табельного пистолета.

Поднимаясь наверх, мы увидели… спускавшегося по лестнице Юру Абрамкина. Это было неприятным подарком. Но, кто знает, может быть, он пришел сюда поинтересоваться о деньгах? Юра наши сомнения не подтвердил и не развеял, а просто подошел к Жданову и заговорил с ним. Затем они минут двадцать о чем-то беседовали в комнате для присяжных заседателей. Все впали в отчаяние.

Потом он подошел к Колесникову и виновато проговорил:

- Ребята, вы можете считать меня подлецом и предателем, но мне придется дать показания против Лимонова.

Возникла пауза. Юра отошел. Было видно, что ему приходится тяжко. Измена показаний – это не просто измена партии, это измена идеалам, измена собственной репутации, наконец. Судя по всему, он это хорошо понимал.

Все произошедшее вызывало злость. Отчасти на Юру, но более всего на Жданова, на его “контору”, на ту систему, которая “ломает” людей и заставляет их проявлять худшие качества. Я сам далеко не во всем солидарен с Лимоновым и мне не все нравится в его книгах и статьях, но идеи есть идеи, талант есть талант. Борьба между идеями должна вестись идейными, а не силовыми методами с привлечением власти, оружия и денег (финансовые воротилы – тоже силовики). Когда власть борется с идеями силой, то их сторонники вправе применять силу для защиты. Талант тоже с бездарностью бороться просто не должен, как не бьются на ринге супертяжеловес и легковес.

Примерно такие мысли пронеслись в моей голове в эти мгновения. Я снова посмотрел на Жданова, сам теперь уже жалея об отсутствии пистолета в своей руке.

Двери зала суда открылись и вошел Жданов. Минут десять мы сидели на скамейке, думая каждый о своем. Нам с Колесниковым было, полагаю, хуже всех. Ведь Лимонова взяли не где-нибудь, а на Алтае, и теперь нашему земляку предстояло “играть” на стороне противника. Два “голоса” с Алтая против Лимонова, два – за. Счет сравнивался, хотя еще вчера был 3:1 в нашу пользу.

Между тем Юра подсел к Диме и стал что-то говорить ему о большой информированности органов, их всезнайства. Я же думал о Коле Гаврилове, Грише Тишине, Василисе и других обитателях “бункера”, надежд которых наш “барнаульский десант” не оправдал. Я испытывал злость и сожаление, поскольку это я пригласил на Алтай писателя Лимонова, познакомил барнаульцев с умной и задорной “Лимонкой” и таким причудливым идейным коктейлем – национал-большевизмом. И теперь мне предстояло расплачиваться за последствия всего этого.

Двери зала суда снова открылись, и теперь уже пригласили нас. За трибуной стоял Жданов, только что изложивший свою версию событий на Власихинском кладбище. Как нам потом сообщили, он не отрицал факт проведения “профилактической беседы” с Колесниковым с ездой по городу, но не признавал трех вещей: кладбища, угроз и стрельбы вверх из своего оружия. Правда, кому как не ему следует знать “полузаконность” (по меньшей мере) подобных “бесед”. Если у нас в стране снова вводится цензура, политический сыск и преследования за взгляды, то пусть это закрепят законодательно. Но ведь таких вещей нет даже в пресловутом “антиэкстремистском” законе (кстати, получившем негативную оценку ряда правых европейских комиссий).

Судья обратился к Колесникову:

- Гражданин Жданов не подтверждает вашей версии истории на Власихинском кладбище в Барнауле, как вы это объясните?

- Это его забота, - спокойно ответил Дима.

Сидевший позади саратовский нацбол Миша очень громко уточнил:

- Это его работа!

Некоторые засмеялись.

После этого поднялся Юра и начал свое отречение от вчерашних показаний, а фактически – от друзей и идеи. И от самого себя. При этом он заметил, что симпатизирует подсудимым, но “Акопян его друг” и истина, мол, дороже. Интересно, что ничего нового он не сказал. Упомянул, что Аксенов и Акопян ходили в разведку, приносили оттуда какие-то бумаги, а адвокат Беляк беседовал с ним перед вчерашним заседанием и наставлял, как отвечать на вопросы. Говорил он сбивчиво, нерешительно, то и дело мялся, подбирая выражения.

Слово перешло ко мне. Взгляд Жданова был направлен в мою сторону.

- Почему суд, слушая Жданова и Абрамкина, не хочет поинтересоваться методами работы этого капитана?! Обратитесь в краевые отделения других партий, там его хорошо знают с определенной стороны и могут рассказать о нем. Перед началом заседания капитан минут двадцать о чем-то беседовал с Абрамкиным. Что это, как не форма давления?! В глазах Жданова были видны изумление, смешанное с оторопью. Он попытался защитить себя:

- Попрошу внести в протокол, что гражданин Берсенев перед началом заседания отпускал в мой адрес разного рода шуточки.

Пришлось пояснить:

- Я всего лишь спросил Жданова, знает ли он, где в Саратове кладбище.

Зал разразился хохотом. Лимонов и ребята в клетке даже зааплодировали. На этом заседание завершилось.

Потом ребята выражали одобрение моему поведению и это было главным. И еще главным было то, что, несмотря на “счет” 2:2, мы выиграли “барнаульский раунд” “дела Лимонова”.

Конечно, осталось чувство горечи и неловкости. Увы, мы могли бы сделать и больше…

В коридоре адвокат Беляк давал интервью журналистке местного телеканала. Та задавала много лишних и маловажных вопросов. Впрочем, провинциальные журналисты всюду одинаковы. В их материалах зачастую не хватает необходимого для телевидения динамизма. Конечно, и “радийщики” с газетчиками часто не лучше.

Но пусть это будут “издержки провинциализма”.

А Беляк заявил, что “процесс над Лимоновым политический”, а “случай со Ждановым доказывает, что ФСБ политизирована и не является патриотической организацией”. Все сошлись на том, что многое из сказанного вырежут, оставят только самые невинные моменты, чисто информативного плана. Это к вопросу об “объективности”. Но ведь информативность тоже бывает разная. Взять передачу о “деле НБП” по “Первому каналу”, вышедшую в эфир во время нашей поездки. Акопян в ней наговорился вдоволь, а Лимонов получил всего лишь несколько секунд, использованные эе фрагменты записи “прослушки” мало что говорили сами по себе, зато обильно комментировались ведущим. Где объективность? Почему административный ресурс для повышения программы используется в тот момент, когда обвинение трещит по швам? Верхи явно проигрывают на стороне обвинения.

Адвокат Беляк – очень сильный юрист. Недаром именно ему поручает отстаивать свои интересы небезызвестный “сын юриста”. А судебный процесс должен все-таки носить состязательный характер. Адвокат Лимонова на голову сильнее его обвинителей. Кроме вялых вопросов прокурора, один из которых сопровождался подлогом (см. предыдущую публикацию), не ничего не представили. Значит, аргументов у них нет. И тут появляется передача по “Первому каналу”, крупнейшему в стране. Что это как не форма воздействия на суд, указывающая на "“нужный"”результат? Кому нужный?

Любопытно, что через полчаса после заседания, мы встретили идущего в свой кабинет обвинителя. Я не удержался и съязвил что-то в его адрес. Он подошел и с уставшим лицом сказал:

- Вы думаете, что это все мне приятно? Да я, как только процесс завершится, на следующий день забуду о нем!

Стоявший рядом Макс Громов парировал:

- Ничего, мы придем к власти – напомним!

Только потом я оценил его ответ. Это не просто злая шутка. Действительно, после смены нынешнего общественного строя (неважно, как он будет называться, главное, чтобы шел на пользу Родине) на более справедливый, напоминать таким прокурорам кое-что придется. О том, что закон должен стоять превыше всего. Он должен быть над политикой, а не наоборот. И суд обязан в своей работе руководствоваться юридической стороной дела, а не его политической составляющей. В свое время Понтий Пилат отдал Христа на распятие именно по идеологическим причинам. Не вписывалось христианство в рамки тогдашних установок тогдашней “партии”.

Не знаю, как спит следователь Олег Шишкин, фабриковавший уголовное дело Лимонова и его товарищей. Надеюсь, что спокойно, и ему не икается от эпитетов, коими поминают его вкривь и вкось саратовские служители Фемиды. У них свои проблемы. Тамошние ребята рассказывали, что некоторые арбитры в кулуарах ворчат: даже дело толково “сшить” не могли. Оно и понятно: у нас нынче все сшито гнилыми нитками: от канализационных путей до многих уголовных дел.