Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.

-- А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, -- говорил, обращаясь к пунцово-красному, взволнованному Ростову, высокий штаб-ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.

Штаб-ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.

-- Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! -- вскрикнул Ростов. -- Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так...

-- Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, -- перебил штаб-ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. -- Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл...

-- Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу... так пусть даст мне удовлетворение...

-- Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что-нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?

Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб-ротмистра он отрицательно покачал головой.

-- Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, -- продолжал штаб-ротмистр. -- Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.

-- Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.

-- Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.

-- Ни за что! -- крикнул Ростов.

-- Не думал я этого от вас, -- серьезно и строго сказал штаб-ротмистр. -- Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из-за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по-вашему? А по-нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из-за фанаберии какой-то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? -- Голос штаб-ротмистра начинал дрожать. -- Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: "между павлоградскими офицерами воры!" А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?

Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.

-- Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, -- продолжал штаб-ротмистр, -- а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду-матку скажу. Нехорошо!

И штаб-ротмистр встал и отвернулся от Ростова.

-- Пг`авда, чог'т возьми! -- закричал, вскакивая, Денисов. -- Ну, Г'остов! Ну!

Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.

-- Нет, господа, нет... вы не думайте... я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так... я... для меня... я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени...ну, всё равно, правда, я виноват!.. -- Слезы стояли у него в глазах. -- Я виноват, кругом виноват!... Ну, что вам еще?...

-- Вот это так, граф, -- поворачиваясь, крикнул штаб-ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.

-- Я тебе говог'ю, -- закричал Денисов, -- он малый славный.

-- Так-то лучше, граф, -- повторил штаб-ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. -- Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да-с.

-- Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, -- умоляющим голосом проговорил Ростов, -- но извиняться не могу, ей-Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?

Денисов засмеялся.

-- Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, -- сказал Кирстен.

-- Ей-Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу...

-- Ну, ваша воля, -- сказал штаб-ротмистр. -- Что ж, мерзавец-то этот куда делся? -- спросил он у Денисова.

-- Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, -- проговорил Денисов.

-- Это болезнь, иначе нельзя объяснить, -- сказал штаб-ротмистр.

-- Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза -- убью! -- кровожадно прокричал Денисов.

В комнату вошел Жерков.

-- Ты как? -- обратились вдруг офицеры к вошедшему.

-- Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.

-- Врешь!

-- Сам видел.

-- Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?

-- Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?

-- Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака...Ты что, Ростов, точно из бани?

-- Тут, брат, у нас, такая каша второй день.

Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.

-- Поход, господа!

-- Ну, и слава Богу, засиделись.

Продолжение следует

 ---------------------------------------------------------------------
Продолжение, начало в печатном "Ликбезе" № 4-7, 10-14 и в электронном "Ликбезе" № 4-36.