Из материалов бумажного "Ликбеза" № 4, апрель 1992



НАСЛЕДСТВО
(рассказ-деконструкция)

Над гладкой, ограниченной по периметру поверхностью возвышались четыре стройные, как молодые девицы, уходящие вверх таинственным изгибом, деревянные дуги. Венчающую их круглолицую поверхность, противостоящую солнцу днем и туманным звездам ночью, в обиходе именовали пугающим интеллигенцию словом “крышка”. Взгляд пристальной наблюдательницы, случайно оказавшейся под расположенной рядом кроватью и вынужденной лицезреть крышку с тыльной стороны, едва ли смог бы уловить холодноватое для горящего взора значение безысходности, которое символизировала крышка со своей парадной лакированной стороны. Впрочем, назвать ее лакированной можно лишь условно. Ибо с самого начала своего существования она скрывалась под покровом полинялой скатерти-самобранки. Скатерть, в свою очередь, самобранкой вовсе не была, а просто свисала к низу, словно легкое покрывало, наброшенное кистью великого Ботичелли на плечи выходящей из пены юной, но нежной Венеры.

Стол и кровать и составляли то скромное наследство, обладателем коего стал Петр Иваныч неделю назад, после скоропостижной смерти своего родителя, Кобелева Савелия Кузьмича. Кстати, отец по-прежнему находился на кровати. Его правое запястье еще хранило тепло пули, посланной в тот солнечный августовский вечер предательской рукой Финкельштейна. Так закрытая заслонка держит некоторое время жар сгоревшей золы.

Впрочем, Петр Иванович относился ко всему философски. Вот и сейчас, соскабливая столовым ножом с ногтей отца ноябрьскую изморозь, Петр Иваныч думал: “Хорошо, что старик не узнал о моей теперешней жизни брокера. Убил бы!”

“Хлеба и зрелищ!” – неожиданно заявил внутренний голос, тут же дрогнула, словно камертон, рука и заботливо напластанный маслом бутерброд выскользнул из ее объятий, медленно-медленно покатился вниз, отмечая на платье Петра Иваныча затейливую трассу спуска солнечным глянцем масла.

Отмахнувшись от назойливой снежной морошки, Петр Иваныч поднялся, опираясь на лыжные палки и критически оглядел ложбину, в которую скатился. Только теперь он заметил отсутствие канатной дороги, связав весь ужас своего положения с безжалостным детским воспоминанием, отраженным формулой “любишь кататься – люби и саночки возить”.

Петр Иваныч, с желанием найти спасение, задрал голову к небу и взглянул как можно выше солнца. И вот уже ему снится, что он – зеленый дуб, который срубили, сделали из него топорище, приделали толстую железную лопасть с острым лезвием с одной стороны и обухом с другой, и начали рубить им еловые, березовые дерева. Топор острый, и береза, ель разлетались в щепки, отчего топорище испытывало особый восторг. Когда дрова были нарублены, топор поглотила морская стихия.

И он плыл, плыл, сколько мог, сколько хватало сил, пока не пошел ко дну, как топор.