Авангардная лирика (подборка стихов)
Ягудин Расуль* * *
Вот и снова,
наконец-то,
взвилась пыль к балкону,
к нам.
Ты шептала что-то в меццо,
не смотря по сторонам.
Это май,
он пахнет ядом.
Вот – ты снова возле рук.
Ну, давай, присядем рядом,
избегая слов и мук.
Выше солнце.
Тени строже.
Дай мне бубен без чехла…
Вот и ты…
И снова… тоже…
та икона у угла.
Крик кобыл.
Всё тише к ночи.
Грейся, грейся у стены.
Ты опять прикрыла очи,
не смотря со стороны.
И на веках всё бесплотней
эти тени тех морей.
Это май
за сотни-сотни
декабрей и декабрей.
* * *
На сломе ночи холод, словно ветер.
Ах, как легко дышать вблизи реки,
где мы вдвоём на том и этом свете
в потоке мрака мыли каблуки.
Горят туманом, словно снегом, ивы.
Ну, вот и нас забыли, ха-ха-ха.
А ты соски, как сморщенные сливы,
всё пеленаешь в волны и меха.
Дрожит река струной от плача снизу.
От этих звёзд удушливей к утру.
Давай-ка вальс,
как клоуны репризу,
исполним на изломанном пару.
А тень всё ярче выше переката.
А ты всё жарче,
жарче и темней.
Не уходи на выход из «квадрата»
с поклоном равнодушных королей.
Но след в траве спрямляется, беззвучен.
И вот уже остыл твой запах щёк.
Я потерялся в мареве излучин,
где возле кромки снова мок и мок?
А день всё ближе.
Ближе и страшнее.
И вот – совсем не видно темноты.
На высоте,
где звёзды холоднее,
в твоих следах качаются цветы.
* * *
Пошёл позёмкой ветер из июля.
Ну, где же ты в клубах, где свет и свет?
Стоял муссон,
и ели кверху гнули
верхушки рук, ласкающих твой след.
Вот ты мелькнула в пламени и бездне.
Кренился в крен, ломаясь, небосвод,
и я ловил,
укрывшийся в подъезде,
твой за плечо отброшенный восход.
А мир слезился молниями косо,
бежали люди, руки теребя…
И ждал, и ждал,
как чёрный знак вопроса,
последний смерч, желающий тебя.
* * *
Посидели по-старинке.
Вот и выход через лес.
Пусть-ка крутится пластинка,
где дождит и где навес.
Вот в чащобе как остыли
ваши руки у груди.
Мы здесь были, были, были
позади и впереди.
Запах хвойный.
Крик из ночи.
Что ж так мечется луна?
Не смотри под ноги, доче,
если кровь и кутерьма.
Дуб застыл, обрезан сбоку
чёрным небом, как ножом.
«Мы направимся к Востоку», –
мы сказали и идём.
И вот-вот уже тропинка.
Вот и свет среди стволов.
Пусть же крутится пластинка
Всё без слов, без слов, без слов.
Воспоминание
Мы не понравились друг другу
тогда,
у выхода с угла.
Толпа сворачивала к югу,
где всё танцуют и зола.
И вот –
и ты снялась за ветром,
роняя с рук мой стон и вопль.
Я разглядел за полуметром
твой утомлённый пасадопль.
С угла несло цветами вишен.
Кончался май, как апогей.
Ну, почему же я не слышен
вот этой,
сгинувшей вдруг ей?
А мусор вился на бордюре,
ориентированном в свет.
Я задыхался в «Сигнатюре»,
и было мне семнадцать лет.
* * *
Нестарая, ненужная,
откуда ты взялась?
Такая… ненатужная,
ну что ж ты снова в грязь?
Вот рвутся щёки слёзками.
Роняют ногти лак.
Дымите папиросками,
о, вы,
мой лучший враг.
Качалось небо тополем.
На лужи падал пух.
По краю,
Мелитополем,
я истончался в дух.
И было это весело
на холоде у луж.
Ты руки-плети свесила,
когда сказала: «Ну ж…»
Нестарая.
Раскованна.
Ах, как гремела твердь.
От поцелуя – солоно! –
я истончался в медь.
И вот опять: «Ну что же ты?»
А баржи: «бом» да «бом»…
Как звонко лужи прожиты
за домом, там, где дом.
А холод спал.
А холодом
ходили к нам дома.
Я излечался голодом
от слова «Кострома».
И за домами длинными,
где снова я и ты,
мы разошлись Неглинными,
Тверскими
на кресты.
* * *
Под лонжерон закатывалось лето.
Какая пыль в плакатах сентября!
Нам на кольце не надо пиетета,
на перекрёстке с белым знаком «зря».
Ну, вот, остались ваши лица сзади.
Пахнул, как дымом, с запада закат.
Я так люблю вас, брошенные бляди,
за то, что вы не проситесь назад.
Бугрятся дымом громы на востоке.
От света сизо в кромке на окне.
Мы утопаем в пламени на Доке[1],
в обломках дня на левой стороне.
* * *
Небо сушит.
Экскрементой
пахнет будка у горы.
Я не этой экспонентой
выхожу через дворы.
Вот ударил в спину ветер.
Кто-то крикнул из угла.
Как же много вас на свете
эта сука собрала!
Небо туго, как подпруга.
Плюнул в спину бальный зал.
Вам не вырваться из круга,
карамель и карнавал.
И кричит, кричит, рыдая,
кто-то,
брошенная там.
Мы увидимся, родная.
Я люблю тебя…
пам-пам…
* * *
Не по рангу, не по ранжиру
мне ваш взгляд на исходе дня.
Сколько лет я ходил по миру,
отвернувшемуся в меня.
Снег мне падал, как пух, под ноги.
Был от звона дрожащим лес.
Это было на той дороге,
позабывшейся наотрез.
Вот тропа изогнулась в темень.
Лили слёзы остатки ламп.
Как случайно на входе в Йемен
я узнал вас по свету рамп.
И роняли нам в лица пену
волны,
скошенные у звёзд.
Ах, как я целовал вам вену,
изогнувшейся мне под рост.
А по миру летели чайки.
А по миру мы шли назад.
Вкус заката на тёплой майке,
прижимавшейся наугад.
* * *
Это было по порядку:
ты укуталась в укладку,
и всё город, и кругом
был мороз на входе в дом.
С неба сыпались куплеты.
Ты сказала: «Это лето»,
отвернувшись наугад
на мороз на входе в ад.
Что ж ты крутишься, родная?
Это всё, я это знаю.
Вот и ход через забор.
И так холодно, где двор.
Иней падает на плечи.
Вот угас без нас наш вечер.
И в позёмке, как в пыли,
мы всё шли и шли, и шли.
Уж сползает с неба небо.
Ах, как холодно без хлеба.
- Как зовут тебя?..
Ну вот
и расцвёл цветком твой рот.
А нам вниз дышали в спину
звёзды, солнечны без грима,
и нам пели, нас кляли
эти лица-костыли.
Вот и кончилось всё это.
Ты сказала: «Было лето».
И в мороз на входе в дом
мы идём, идём, идём.
На смерть матери
Ну, вот,
последние, что были
уже шагнули за предел.
Они давно не говорили,
что я стал сед и постарел.
Теперь свободен я, как бездна
за разлохмаченной звездой.
И это, может быть, полезно,
что никого уже со мной.
Ну, вот и в путь.
Уж свежий холмик
остыл в предутренней росе.
Под шею давит подголовник,
и никого на полосе.
И в саване,
как в белом платье,
уже уходишь ты из сна.
И бесконечность, как проклятье,
так бесконечно ледяна.
На повороте ссохлись слёзы.
На линзах блики от брелка.
Рыдайте вслед, тяжеловозы,
с пути сметая облака.
И пусть скорее нас забудут:
меня
и тех, кто с нами был…
Они совсем уже не будут
быть с нами из последних сил.
* * *
На последнем дворе перед вымахом в лес
запевай-ка о нас, эскадрон.
Я на том пустыре чистил белый обрез,
по дуге выходя в Балатон.
Небо сыпалось книзу ошмётками лиц.
Где же отсвет у бока, где мы?
Не ходите периметрами психбольниц,
не дождавшись нас у Удормы.
Серым светом качается небо у дна,
и по моргам раскрылись цветы.
И с чего-то так близко вон та сторона,
где зачем-то вдруг выросла ты.
И за садом задами ходя наугад,
Он всё плачет из города вниз.
Не ходите обратно из ветра назад,
по дуге уходя с психбольниц.
* * *
Посторонни в толпе,
узнаваемы в глянце
чёрных солнц,
покидающих нас и чужих,
вот мы снова верхами на протуберанцах,
как верхами на байках
своих и чужих.
Кто-то плакал нам вслед,
искажаясь на фоне
этих наших,
оставленных нами везде.
Мы, быть может, ещё посидим на балконе,
наклонённом с заката к окну, как к воде.
Но уж бросили нас, оставаясь, все эти,
что к закату забыли о том, что мы там…
Ну, давай-ка ещё по одной сигарете,
по дорогам наверх отходя к блок-постам.
И за нами всё так же, как лица, те спины,
и летят лебедями в закат поезда.
Ты всходила по ветру с лицом Мессалины,
не сказав, не ответив, не вымолвив «да».
* * *
Надо входить по ступенькам выше.
Вот и дождались нас возле звёзд.
Как же здесь скользко на скользкой крыше,
в небо склонённой наперекос.
Синяя бездна с боков и сзади.
Ну, наконец-то мы здесь одни.
Тонкие, прямо под скулы, пряди –
дай целовать их все эти дни.
Туго от ветра.
Молчат у бока
неба,
открытого, Боже, нам.
Как же ты, Господи, волоока,
не отвернувшаяся к лугам.
А по рукам твоим всё стекают
лунные лужи, горя листвой.
Пусть нас всё так же совсем не знают
те, кто нам снова не мы с тобой.
А по рукам твоим сходят ниже
бездны, планеты из октября.
Это тогда – когда мы в Париже,
не возвратившись с Анадыря.
* * *
Нет и не было чего-то
долгожданного в пути.
Вот скренился штат Дакота –
старый-старый травести.
Небо – выхлопом на пляже.
И никто не ждёт там нас.
Ты, в тумане, словно в саже,
окуналась в плексиглас.
Вот и выезд к автобану.
Дюзы крутятся, как хвост.
Мы легли под небо спьяну,
обнажившись в полный рост.
А за нами всё, как прежде,
и так долго нам туда.
Почему весь мир в одежде,
где закат и слово «да»?
Дюзы крутятся всё тише.
Нет бензина и воды.
Облака, как чьи-то крыши,
так похожие на льды…
Ну-ка дальше –
вот уж видно,
где серёдка, где края.
Было несколько обидно,
что не мы: ни ты, ни я
* * *
Не заходится вдруг сердце
почему-то от тебя.
Жгучи губы с вкусом перца,
так кусачие, любя.
С брода сдвинулась армада,
салютуя мне и Вам.
Почему тебе не надо,
чтобы я бы здесь и там?
Ты качнулась тонким телом,
отвернувшись на окне.
Силуэт, как трупа мелом,
очертился на стене.
И вот ты шагнула дальше,
не оглядываясь в дверь,
без малейшей капли фальши,
без меня и без потерь.
Как пуста теперь дорога.
Вон – мелькнула ты у фар.
И так ясно, что так много
этого –
что я так стар.
Но ты пляшешь за закатом
занавескою на дне,
этим,
белым и покатым,
тёплым выходом ко мне.
* * *
Зацветают к ночи груши,
покорежёны в пыли.
Ты всё то же: «Слушай, слушай…»
Ты всё та же, Натали.
На деревьях расплетались,
словно косы, облака.
Здесь когда-то мы расстались,
здесь… когда-то… на века.
Вот они – века:
всё те же
тридцать лет, как тридцать слов,
я крутился на манеже
среди вымытых полов.
И за мной, как за портьерой,
ты стояла, так близка.
Утро вечно пахло серой
от фабричного гудка.
Тень за тенью, словно годы.
Шёпот тих на фоне дня.
Ты не делала погоды,
появляясь у меня.
И вот тридцать, как минута,
стали прошлыми в пыли.
Вам спасибо,
что как будто
вы здесь были, Натали.
* * *
Не стало скамеек у троп при клумбе.
Ах, как же зарос здесь туманом снег.
Давайте ещё раз
в ненашей румбе
слабаем помолвку на срезе рек.
По следу вихрится фатою вьюга.
И вот ты пропала вдоль декабря.
Как долго бродил я в переделах юга,
к тебе выбираясь из пустыря.
Колонна стоит, колыхаясь в нише.
Проплыла, как звёздочка, кисть руки.
К утру здесь всё больше от страха тише,
где раньше бывали мы так близки.
А холод всё суше на пол-дороге
туда,
где читала ты мне Басё.
Ах, как же я долго вставал на ноги,
когда ты сказала: «Ну, вот и всё».
И стены мне кланялись из обочин.
И вьюга всё сыпалась с белых крыш.
Всё время теплее поближе к ночи…
Всё время как будто ты здесь стоишь…
