Под Рождество на Чистопрудном (подборка стихов)
Шульпяков Глеб * * *
«Царство небесное,
кровь с молоком».
Что же так ноет
под левым крылом?
Нету ни капли во фляжке.
Мусор какой-то, бумажки.
Синий халатик
висит на крючке.
Пьяный архангел
на медном ключе
что-то тихонько играет.
Ветер в стропилах гуляет.
Пусто на лестницах!
Нет никого,
кто бы ответил:
зачем? для чего
эти стальные прилавки?
Просит архангел добавки -
суп из пакетика
и облака.
Смерть бесконечна,
а жизнь коротка.
Тает монетка ментола во рту.
Плечики тихо стучат на ветру.
Спичек и соли;
фонарик в горсти.
«Не ошибись,
выбирая
пути».
* * *
Четыре дня над городом фрамуги
и ржавое железо грохотали -
четыре ночи мяло ветром реку,
блестевшую, как черная копирка,
когда же южный ветер перестал
и две сырых звезды упали в небо,
то стало над рекой тепло и тихо —
и первый раз все в городе уснули.
Тогда всю ночь во влажной тишине
вода в реке неслышно опускалась.
Она ушла, и сморщенное дно,
как старческие дёсны, оголилось,
и люди утром реку не узнали.
«Наверно, шлюзы». — «Да, наверно шлюзы».
«Такое тут весной бывает часто».
«Смотрите, человек внизу гуляет!»
И точно, там внизу, едва заметный
среди речного мусора — на дне,
какой-то человек бродил по лужам,
дорогу утверждая лыжной палкой
(как если бы ходил на трех ногах!),
и солнечные блики разбегались
кругами по воде, пока он шел
по дну реки, воды не замечая.
Казалось бы, ну что ему на дне?
А он всё бродит по низу и бродит,
как будто перед ним руины башен,
и Фивы семивратные открылись,
и вовсе не забытый богом хлам,
но книга на песке — и надо книгу
во что бы то ни стало прочитать,
покуда наверху закрыты шлюзы.
......................................................
Когда в твоем окне течет река,
она, не покидая берега,
повсюду проникает, промывая
до блеска в доме каждую вещицу, —
она всю ночь работает по дому
и только утром тихо отступает,
а вещи остаются, именами
забытыми, как реки, обладая.
* * *
Москва! несгораемый ящик
моих неземных платежей —
пропал полированный хрящик
в бурьяне пустых площадей.
На римских руинах Манежа
гуляют столичные львы,
уносят высотные краны
на небо фрамуги «Москвы».
Наденешь резиновый плащик —
и в путь, не касаясь земли.
Я был неумелый рассказчик:
ладони в кирпичной пыли.
Зашейте меня, как военный
пакет за подкладку, — Москва!
и гонят по небу, как пленных
полвека назад, облака.
* * *
Под Рождество на Чистопрудном
бульваре, где я жил когда-то,
сердечко ёкает в нагрудном
кармане старого солдата -
ключом на проволочной связке
я открываю эти двери,
где наши детские коляски
и наши черные портфели.
Я прохожу по коридору
под безутешным снегопадом,
я слышу запах «Беломора»,
кофейным пахнет суррогатом.
Кому накрыли стол под лампой?
Зачем рыдает радиола?
Метель беснуется за рамой —
и мятный привкус валидола.
Они пройдут из темных комнат —
мне разговор их непонятен,
как много в доме темных комнат!
как мало в мире светлых пятен!
Когда всю ночь на Чистопрудном
зима качает фонарями
и поднимается по трубам
над ледяными зеркалами —
тогда по ниткам, словно черти,
сигают ангелы на стогна
«и крылья складывают в плечи».
И заколачивают окна.
* * *
Смотри —
как выросла за лето
рука пророка
Даниила!
По желтым улицам
Ташкента,
видать, она меня
водила.
Скрипел айван,
и пахло пловом,
белела в темноте
известка.
А вдоль айвана
шла корова
и на ходу жевала
звезды.
Куда еще?
Анхор сквозь пальцы
бежит, как рисовые
зерна. Весь вечер
ждут Сусанну
старцы. У них
глаза, как прежде,
черны.
А я тебя таким
запомню: твой
хлебный запах
на рассвете.
Я все твои
каменоломни
пройду с фонариком
вот этим.
И пусть болит
пустой в кармане
рукав пророка
Даниила.
«Я собираю эти камни!»
Смотри —
как выросла
могила.
* * *
Сад Люксембурга и Парк Победы,
вязы на острове Маргариты —
в этом лесу еще есть просветы,
красные в сумерках
габариты.
Иллюминация из Поднебесной
посередине пути земного:
колется воздух, и листьям тесно,
и начинается всё
по новой.
Девочки в пачках! парижский вечер,
небо затянуто пленкой дыма.
Вот — кто-то знакомый идет навстречу,
и, улыбаясь, проходит
мимо.
