Сон в летний день (подборка стихов)
Токмаков ВладимирСЛЕД ВСЛЕД
Песенка для посвященных
Чужие жены греют нам постели,
чужие дети похоронят нас.
А те, с кем мы знакомы еле-еле,
о нас придумают правдивейший рассказ.
Что ж, мы последние, кто Цеху бардов верен,
кто трубадуров помнит имена,
кто знает кислый запах из таверен,
и сколько весит полная луна!
Знак доблести певца мы держим в тайне,
не похваляясь щедростью небес;
Бог выбирает, как всегда, случайно, -
наверняка все знает только бес.
Мы далеко не лучшие на свете.
Грехов хватает – женщины, вино,
дуэли, драки, карты. Но не этим
прославиться в веках нам суждено!
Поэзия – запутанной тропою
ведет нас, грешных, к сути всех вещей.
Певец поет – и над его страною
восходит солнце. Значит, жизнь сильней!
Певец поет – и что ему за дело
во что одет, как выглядит – слова
все дальше, выше... Истлевает тело
в могиле где-то – песенка жива!
Бертран де Борн в «Аду» воспетый Данте -
свою он голову несет в руках – казнен
во славу слова... Если о награде,
то лучшая – погибнуть так, как он!..
...Чужие жены греют нам постели,
чужие дети похоронят нас.
А те, с кем мы знакомы еле-еле,
соврут о нас правдивейший рассказ!..
1990,1997
* * *
Собирается дождь над городом,
и огромной черной стеной
с превосходством и даже гордостью
небо виснет над головой.
Убежать мы с тобой не успеем, -
от судьбы разве можно сбежать? -
струи прочные, толстые, спелые
начинают по пяткам хлестать.
Мы увидим с тобой как изящно
змейка молнии в землю нырнет, -
как вели себя, в общем, бесстрашно
двое в центре библейских вод.
Мы теперь - неразлучная пара, -
по колено в небесной воде
чуть замерзли, но с истинным жаром
целовались, забыв о дожде.
Ливень смоет ненужные краски,
и заставит блестеть и гореть
что бессмысленно и прекрасно,
для чего стоит жить и петь.
2008
СОН В ЛЕТНИЙ ДЕНЬ
Маркиз де Сад лежит во всех киосках,
Смотря спокойно на девиц, что ходят в мини.
И младшего выводит Старший Плиний
Гулять по городу, где новую картину –
По слухам взявшую недавно целый Оскар –
Во всех кинотеатрах крутят, плоский
В ней юмор прикрывая постмодерном…
Народ – народствует… На пляже лезут в воду
Герои, как всегда, не зная брода,
И скучно повторяется все – мода,
Слова о доблестях, о ценах, сексе, вере,
О том, что есть желанный – левый, правый? – берег,
Где и так далее, и прочее… С утра
Шныряет по двору с капризным мопсом
Девчонка с аккуратной, круглой попкой,
И думаешь, что попку эту мог бы
Не хуже выгулять при случае… Ура!
Опять в реальности проделана дыра
Куда все валится… И незачем искать
Дорогу к выходу или точнее к входу…
А где-то в вечности передают погоду, -
На ощупь ищешь выключатель ледохода,
Задвижку осени, и, не заметив скат,
Летишь, споткнувшись о сугробы на кровать.
Спать.
СОН
День стоял – слюнявый, вялый, длинный.
Кто-то спал и видел странный сон –
Прыгает на ножках воробьиных
Жирный, с двумя хоботами… слон!
Тот, кто спал, проснулся удивленный:
«Вот урод, приснится ж, просто страх!»
И, разгладив хвост свой разветвленный,
Зашагал на десяти ногах.
ТЕПЛЫЙ СТАН
В этом доме меня будут ждать хоть какого.
В этот дом я вхожу и снимаю с лица
маски все до одной – бунтаря молодого,
балагура, повесы, нетленок творца.
В этом доме меня не обидят вопросом,
поцелуют тихонько, в глаза заглянут -
на кровати постелена свежая простынь,
и открыто окно, что выходит на пруд.
В этот дом я входил... а бывало вносили,
после пьянок и драк, поражений, побед...
В здешней тихой любви набирался я силы,
в здешних тихих словах я спасался от бед.
В этот дом я входил часто злым, беспокойным,
с гулкой тайной пустот, с долгим эхом в ушах,
после битвы с собой, после длительной бойни,
перебитым крылом по асфальту шурша.
Этот дом небогат... Мне не надо другого.
Из пределов любых виден мне его свет.
В этом доме меня будут ждать хоть какого.
В этом доме... которого, может быть, нет.
1994
СТАНСЫ
Тихо! Вы слышите… ангелов хор?
Нет, я не пьян, все в порядке с мозгами,
Просто время сочится из пор –
И все сильнее сочится с годами.
Эхом иду в поколениях я.
Тут я еще не рожден, но живущий
В ликах безвестных – блестит чешуя –
Это кольчуга на битву идущих.
Я был всегда, и всегда буду жить
В ваших телах, вас собой стерегущий.
Буду не верить, и буду любить
Ангелов этих сегодня поющих!
Частая, частная, честная жизнь!
Бедность – останься порогом порока!
Жизнь – мы с тобою навечно срослись!
Крикни же им – разрывать нас жестоко!
Тихо! Я слушаю ангелов хор.
Замер весь мир – люди, птицы, машины.
Это душа изучает простор –
И забывает земные картины.
1990
ТРИ ДНЯ
Пусть было тысяча измен
И обещаний,
Я втиснусь меж твоих колен
К той самой ране.
Я поцелую то, чем ты
Мне изменяла –
Твои интимные черты,
Их влажность, алость.
Пусть я ничтожен в этот миг,
Презрен, безволен.
В твоей измене я постиг
Величье боли.
Дай время мне, и я найду,
Поднять чем душу…
Но в этот миг – ослаблен дух –
Мир дьявол кружит!
Побудь еще чуть-чуть со мной,
Пусть боль мелеет…
Сначала – предала душой,
А после – телом.
Ты слишком многим для меня
Была… Ты слышишь?!
Побудь еще со мной три дня
Под нашей крышей.
Уже – не друг, еще – не враг…
Петлю намылить?!
За эти дни – да будет так –
Растите, крылья!
1992
ЭЛЕГИЯ УХОДА
Четвертый месяц – месяц смерти,
Апрель – японский месяц «си»,
Ты Лао-Цзы о нем спроси,
Он скажет – верному – не верьте.
Весною смерть почти не смерть,
А так, ослепшая ошибка –
Вокруг становится все зыбко,
И пухом делается твердь.
Весной не страшно умереть.
Весной пропажа не заметна,
Скользнула в лужицу монетка –
И ладно, что о ней жалеть?
Здесь все останется как есть.
Не шевельнется даже листик.
Лишь друг мой, враг, соперник, критик,
Вдруг загрустит, забыв про месть…
* * *
Я вижу только дозволенные цензурой сны.
Думаю, не я один такой калека:
нас слишком долго не оставляли без присмотра одних,
оставили – никак не можем найти в себе человека.
Я живу с женщиной, старше которой веков на десять.
Она хорошо одевается (но почему-то спешит все с себя снять),
мы спим вместе уже третий месяц,
а я постоянно забываю имя... Имя! А не как ее звать!
Да, во всем виноват я, не разговаривающий с ней целыми днями.
Возможно, это осень, и я слушаю, как во мне опадают листья.
Я больше не чувствую удовольствия, лаская ее тело губами,
мне уже наплевать, что она без конца плачет, ревнует и злится.
Любовь – последняя соратница обреченного.
Если и она уходит – остается ощущение чего-то лишнего.
Наконец понимаешь: лишнее – это стук сердца, заблудившегося и бездомного,
нам с ним никогда уже не достучаться до чего-то высшего...
