Кикимора (рассказ)

Точеная Галина 


Этим летом мы с сестрой Наташкой гостили у тетки Аксиньи в деревне. Мы очень быстро освоились, завели подружек, наслаждаясь свободой, бегали босиком, пропадали на речке и даже успевали помогать тетке по хозяйству — ходили по очереди в магазин, занимались прополкой и поливкой огорода. И, конечно, с большим нетерпением ждали урожая. Украдкой от теток высматривали первые огурчики, и с сомнением поглядывали на помидоры — представить эти зеленые шарики красными нам не удавалось. И с арбузами не получалось. Какой ни сорвем, одна зелень. Но нам не терпелось, рвали зеленые и разрезав отдавали скотине.

— Да что же вы, окаянные, делаете? Они еще как репа, — расстроенно говорила тетка Аксинья, вертя в руках сорванный нами арбуз.

И в очередной раз, найдя зеленые половинки, запретила нам ходить в огород:

— Нечего там делать, а то весь урожай скотине скормите. Здесь вам не город, купить негде.

Нам же в огород страшно хотелось, особенно когда запретили. И не только запретили, предупредили, что в здешних огородах во-дится нечистая сила, принимающая облик согнутой старухи — кики-моры, и ребятишек, которые без спросу ходят в огород, запросто может эта старуха поймать и сунуть в поливное болотце, благо далеко ей тащить неслушников не надо, болотце находится тут же в огороде. И даже однажды показали нам эту кикимору, которая согнувшись в три погибели ходила между грядками, в каких-то лохмотьях, очень напоминавших старую тетки Аксиньину шаль. И соседка Крысаниха, сидевшая с нами на крыльце показывала подбородком в сторону огорода и испуганно шептала:

— Во-он, глядите-ка, кикимора-то опять в огороде ходит, караулит.

Мы тряслись от страха, хотя шаль вроде бы узнавали, но мало ли, может у этой, как ее там, кикиморы есть такая же.

Лето продолжалось, мы уже до отвала наелись помидор, отварной молодой картошки и даже на Наташкин день рождения съели желтую сладкую дыню.

А на следующий день, вернувшись с хлебом из магазина, обыскалась Наташку. На мой вопрос тетя Акинья ответила:

— А кто ее знает? Ты бы не пришла, я бы и про тебя не знала.

Я облазила весь большущий теткин двор и наконец обнаружила Наташку с Любкой, это наша деревенская подружка, на бревнах за сараем. Любка с довольным видом гладила себя по животу, а Наташка разнежено мурлыкала, прямо как наша кошка Пушистя.

— Что это вы такие… слишком сладкие? — ехидно поинтересовалась я.

— А мы арбузов наелись, до отвала. — прошептала Наташка.

— Неужели поспели?! И я хочу. И чего это ты шепчешь?

— Тише ты! Мы это… у Крысанихи нарвали, пока ее не было.

— Днем?! — не очень поверила я.

— Так огород же к лесу выходит, никто и не видел.

— Накидали через забор, наелись, во! — И Любка провела рукой над головой.

— И где арбузы? — деловито поинтересовалась я

— А нету больше, — развела руками Любка.

— А мне? — я от обиды даже задохнулась. — Всё съели? И не оставили?

Они отрицательно покачали головами и вроде бы смутились:

— Ты не расстраивайся, вечером еще слазим, у Крысанихи этих арбузов навалом.

Я уселась с ними рядом на бревна, и они рассказали мне, как подкараулили, когда Крысаниха, взяв свою торбу, ушла в магазин, перелезли у леса через забор и, отодрав штакетину, накатали через нее арбузов. И тут же под забором, только снаружи, устроили пир, благо забор частый и высокий. Арбузов оказалось многовато, но не пропадать же добру.

Домой нести нельзя — тетки могут, чего доброго, отлупить и в город к родителям отправить. И все-таки управились… с выпяченными животами пошли домой, но на траве оставили одни корки.

Я с трудом дотерпела до вечера, ругая Любку с Наташкой — надо же ни кусочка не оставили и не лопнули, чтоб им…

А вечером, одевшись в какие-то старые пальтишки, найденные в кладовке, направились в Крысанихин огород. Перешарили все грядки, арбузов не было!

— А мы в тот огород попали? — прошептала я. — Может ошиблись?

— Да в тот, в тот. Только вот собрали они их, я видела днем две полные тележки в ограде, — ответила Любка.

— Так почему не сказала, если видела! — забыв про осто-рожность рявкнула я на нее.

— Разве я знала, что они все собрали. — обиделась Любка, и добавила: — А знаете, у них здесь щавеля завались, давайте хоть его нарвем, у меня под руками, прямо целые кучи.

И мы стали рвать щавель, раз уж больше нечего, тем более рос он и в самом деле целыми кучами. Он показался мне шершавым и невкусным, но Любка сказала:

— Что это тебе, арбуз? Щавель и не обязан быть вкусным.

Может, она и права, подумала я, — щавель он и есть щавель.

Мы нарвали по охапке щавеля и собрались назад. Любка первая лихо перемахнула через забор и до нас донесся ее свистящий встревоженный шепот:

— Быстрее сюда, в огороде еще кто-то ходит.

Наташка уже оседлала забор, но вниз не прыгала.

— Ты чего, — волновалась я, — прыгай вниз.

— Не могу, у меня нога застряла между штакетинами, помоги мне. — скулила она.

— Вы что там, уснули? Вдруг это кикимора? Уже близко! — сорвался Любкин шепот.

Оглянувшись, я увидела какой-то силуэт, охапка щавеля как-то сама собой отлетела в сторону, и я толкнула Наташку, она упала за забор головой вниз и повисла на застрявшей ноге. Я мигом взгромоздилась на забор и тоже спрыгнула, но я точно прилипла к забору, надевшись на штакетину пальтишком, оно оказалось, на редкость прочным и я висела притянутая за руки к забору, немного не доставая до земли ногами. Рядом вниз головой, висела Наташка и визжала на одной пронзительной ноте. И мне казалось, что эта самая кикимора, торжествующе ухмыляясь, держит меня за шиворот. Тоже заорав, дернулась так, что посыпались пуговицы, свалилась на землю, и вскочив, я тут же отодрала огромную штакетину, державшую Наташку и рванула в лес. Под ноги мне попалось, что-то живое и мягкое, я завизжала, даже у самой уши заложило, выпуталась из этого живого и мягкого, которое хватало меня за ноги, и пролетела сквозь кусты, чудом не выколов себе глаза. За мной послышался такой треск, будто следом неслось целое стадо. Но все это заглушал мощный бас Крысанихи:

— Стойте! Стойте, кому говорю!

«Жди, прямо сейчас остановимся», — на бегу поражалась я Крысанихиной наивности. Остановится в такой ситуации только идиот, да и то далеко не каждый, вспомнила я расхожую поговорку. Ко мне, как ни странно, вернулось соображение, Крысаниху я явно боялась меньше кикиморы.

Старое пальто осталось висеть на заборе….

В свой двор я прилетела первой, следом запыхавшиеся Любка с Наташкой.

— А ты чего меня сшибла? — набросилась на меня Любка, — Да еще топталась по мне! — громко выражала она свое недовольство.

— Когда я тебя сшибла? — защищалась я. — С ума сошла?

— Тише вы, пойдемте лучше щавель есть, — старалась утихомирить нас Наташка и сунула мне в руки охапку травы.

— Ты не бросила?! — поразилась я.

Мы все еще трясясь от страха и возбуждения, набросились на щавель, но он оказался на редкость невкусным, меня даже затошнило и я предложила:

— Пойдемте домой, посмотрим, щавель какой-то не такой.

Мы зашли на веранду, зажгли свет и с изумлением уставились на роскошный букет картофельной ботвы в руках у Наташки. Мы некоторое время испуганно пялились друг на друга, потом рванули в комнату тетки. Тетка спала сном праведницы. От нашего воя она вскочила с постели:

— Вы что, сдурели наготово?

— Тетя Аксинья, мы ботвы наелись! Мы же умрем? — хором паниковали мы.

— Какой ботвы?

— Картофельной, — Наташка сунула ей под нос букет.

— Ох, сокрушили совсем, — тетка встала, намешала соды с водой и отправила нас во двор промывать желудок. А потом отпаивала чаем с молоком и ворчала:

— Надо же додуматься до такого! Ботвы наелись! Вот полуночники, навязались на мою голову…

А на следующее утро наше старое пальто Крысаниха носила по улице и проводила опознание. Мы дружно отперлись от бедного пальто. Тетка Аксинья, подозрительно покосившись на нас, клятвенно заверила Крысаниху, что пальто видит в первый раз в жизни. Но у него к нашему немалому изумлению все-таки нашлась хозяйка — Васиха, наша соседка. Забрав пальто, она долго слушала ругань пострадавшей, потом со вздохом спросила:

— У тебя все?

— Все! — рявкнула вконец обозленная Крысаниха.

— Ну я пошла, — притворно вздохнула Васиха. — За свое кровное еще и отругали, вот люди пошли, не приведи Господи.

Тетка Аксинья облегченно вздохнула и зашла к себе в ограду, поманила нас за собой и там погрозила нам пальцем:

— Спасибо скажите Васихе, выходит, выручила вас. Ни своего, ни чужого не упустит, смолоду такая была. «За свое кровное!» — передразнила она Васиху. — Совести нет. Этому пальтишку, почитай, лет сорок, мне его муж с городу привез…

Она посмотрела вслед удаляющейся Васихе и еще раз передразнила:

— «Вот люди пошли…» — И добавила уже от себя: — Тьфу!