Еда (статья для "Энциклопедии современной жизни")

                                                   ЕДА

Мифология еды разнообразна и путана. Как гласит старый немецкий трюизм, «Der Mensch ist, was er isst» (человек есть то, что он ест). Банально рассуждать о том, чем различается, например, психология вегетарианца и мясоеда. Фридрих Энгельс, как известно, полагал переход на мясную пищу одним из важнейших факторов эволюции. Но сегодня и мясо уже не совсем мясо, и человек уже не совсем человек. Сегодня линия фронта проходит не между постным и скоромным образом жизни, а между теми, кто есть и теми, кто ест.

Я давно заметил, что в современном кинематографе положительные герои (например, настоящие брутальные мачо в вестернах и боевиках) подкрепляются лишь стаканчиком-другим виски, но при этом и крошки в рот не берут. Напротив, неизменной характеристикой отрицательных персонажей служит циничное поедание всевозможной снеди (особенно, если истинный герой, как Просперо в «Трех толстяках, вынужден смотреть на эту трапезу, будучи неделю уже голодным, гремя кандалами и сверкая презрительным взглядом). Уже в «Стачке» Эйзенштейна (1924 г.) толстые буржуины обжираются на обильном пиру, создавая монтажный контраст картинам нищего и страдающего пролетариата. В фильме С. Говорухина «Место встречи изменить нельзя» ключевая сцена – пир в бандитской малине, куда попадает истощавший и на грани нервного срыва Шарапов, и видит первым делом здоровенные ряхи, пожирающих изобилие еды бандитов. При этом, если положительные герои ведут бескомпромиссно полуголодное существование, то персонаж В.Абдулова (жмот и предатель) в решающий момент своей трусости и подлости (сцена с провалившейся засадой на Фокса) буквально давится едой – он встает из-за стола, не успевая прожевать кусок, и на этом-то ловит его бандит. В западном кино это противопоставление также действует безотказно, допуская исключение лишь в случаях с комедийной окраской (скандал на званом обеде, комическое метание пирожных и т.п.).

Есть (особенно публично) – это комично или неприлично. Такой тезис концептуализирует Луис Бунюэль в своей блестящей сатире на современное общество «Призрак свободы» (1974 г.), где в одном из эпизодов переворачиваются функции столовой и туалета. Пришедшие в гости в приятелям, буржуа как ни в чем не бывало рассаживаются за пустым столом прямо на унитазах, а для принятия пищи стыдливо уединяются по одиночке в кулинарную каморку.

По всему видно, что «конденсат коллективного бессознательного», как называл институт кино Антонио Менегетти проявляет некую социальную фобию, связанную с отношением к еде, как к собственно пище, и как к ритуалу.

С одной стороны, понятно, что за неимением вкуса к настоящей жизни и творчеству, обыватель подменяет ритуалом приготовления и поглощения пищи какие-то здоровые духовно-телесные интенции. Так большинство домохозяек искренне полагают кулинарию искусством, и видят здесь возможность без лишних проблем сублимировать свои творческие наклонности. Готовка, сервировка, специфические буржуазные аксессуары (наподобие «романтического ужина со свечами») – все это выполняет функцию не то религиозного, не то художественного культа. Либо, в ином случае, это часть смысложизненной и сексуальной стратегии женщины, отраженной простой поговоркой – «путь к сердцу мужчины лежит через его желудок». С формами такого бытового почтения к еде (кофе в постель, аристократическое чаепитие, мужское солидарное пивопоглощение и т.п.) связана изрядная часть современной культуры, особенно, когда дело доходит до алкогольных напитков и закуски к ним.

С другой стороны, обыватель очень трепетно относится к самому составу пищи, обставляя свое общение с ней массой «современных теорий». Таковы псевдонаучные концепции раздельного или какого-нибудь иного специфизированного питания, идеи вреда сахара, соли, излишних калорий, холестерина… В духе примитивного принципа экономии мышления («мясорубки Оккама»!), современный массовый человек давно сделал вывод, что именно мифическое качество повседневной пищи (иллюзорно освобожденной от химикатов и генетически модифицированных добавок) гарантирует ему здоровье, бодрость, счастье и успех у представителей противоположного пола. Ведь выбирать продукты в супермаркете – это самая простая из всех возможных жизненных стратегий, к тому же весьма поощряемая и прибыльная для производителей товаров и услуг. Так что никого уже не удивляют идиотские рекламные слоганы, типа: «Я ем макароны «Гранмулино» чтобы похудеть».

Мало того, «здоровая», «не содержащая консерванты» (еще одна юмореска – реклама консервированных продуктов как, например, соков «без консервантов»), «лишние» жиры, белки, углеводы, калории, сахар, кофеин и пр. мыслится сегодня почти как гарантия личного бессмертия. Модель рассуждения обывателя проста: если многие люди умирают хотя бы от закупорки сосудов, то я, осторожный имярек, не потребляю избыточного холестерина, а потому смерть с этой стороны мне не грозит. Если же я еще не пью, не курю, не летаю самолетами… то я поистине бессмертен. Уловка наивная, но работает. Так что сублимативные функции еды, как способа снятия невроза (явление, описанное в психоанализе), действуют и в этом случае.

Еще одна характеристика современного культа «здоровой и полезной» пищи - в ее, зафиксированном так же в кино, значении сексуального допинга. Если один тип обывателей прибегает к специальным диетам, дабы достигнуть успеха на рынке брачно-сексуальной конкуренции, то другой тип использует определенную пищу для возбуждения желаний (стандартный прием обмазывания тела каким-нибудь джемом для повышения сексуального аппетита). Неудачникам же в этой сфере приходится снимать стресс от своих провалов опять-таки чем-нибудь сладким, запивать и заедать накопившуюся в сердце горечь.

Занятна еще мещанская привычка мерить все «колбасой» (а официально – «потребительской корзиной). До самого недавно времени большинство споров прекращалось, как только в них вводился аргумент «от колбасы» - имеется ввиду дешевый прием сравнения старого и нового общественного строя содержимым прилавков магазинов. Апофеозом идеологической глупости были, например, президентские выборы 1996 г. с растиражированными слоганами, типа: «Купи еды в последний раз», «Коммунизм – это голод и гражданская война». Впрочем, все это было не так глупо, раз в очередной раз сработало.

И все это лишь несколько эпизодов и разрозненных наблюдений относительно все более возрастающей роли еды в нашей социальной жизни. Начиная с пословиц и поговорок, формулирующих азы социальной азбуки в доступном пониманию каждого кулинарном виде (особенно велико значение «хлеба насущного») и заканчивая высокими порывами человека-овоща к его интимнейшим мечтам и фантазиям (изготовляемым, впрочем, поточно) о жизненном успехе, как дорогом банкете или ужине с блондинкой в престижном ресторане – все это складывается в стройную систему «гастро-кулинарного космополитизма», как определял еще полтора века назад К.Н.Леонтьев. Хотя и он не смог бы представить себе возведенные еде храмы с километровыми очередями (достаточно вспомнить культ первых «Макдональдсов» в Москве) и специальную кулинарную поэзию (все более массовыми становятся творческие конкурсы с задачей написать очередную оду макаронам или сосискам – каждое уважающее себя кафе предлагает такие стимулы своим потребителям). То ли еще будет!