Не-Муза (трагифарс)

Не-Муза

(трагифарс в трех действиях)

...не те слова –  все не то – (я, но – не Вам, – поняли?)...

М. Цветаева

Действующие лица:

Поэт

Муза

Не-Муза

Во время первого действия на заднем плане – очень тихо, едва слышно – звучит музыка Моцарта. Во время второго – чуть громче – любая FM-волна, включая новости, комментарии ди-джеев и рекламные ролики – чем естественнее, тем лучше. Во время третьего – полная тишина и только с последней картины – сначала тихо, потом все отчетливее – литургические мотивы.

Действие первое

Картина первая

Утро. Комната в стиле утрированного рококо. За увешанным пышной лепниной и алым бархатом окном – больной от потепления зимний день. На авансцене за черепашьим золоченым столиком – Поэт в джинсах и джинсовой рубахе, явно диссонирующими с обстановкой.

Поэт (ерошит аляповато-морковные волосы и с размашистой увлеченностью пишет письмо, проговаривая написанное вслух):

«Мама! Мамочка! Родная!

Все – путем. Кум королю.

Ты же знаешь, ты же знаешь

То, как я тебя люблю.

Друг пригрел меня на время:

Хата – блеск!

С удовлетворением осматривается.

В душе – подъем:

В день – по пять стихотворений

О чужом и о своем.

С первым скорым вышлю деньги...»

Останавливается, замахиваясь шариковой ручкой на бумагу.

Стоп, дружище, погоди!

Ври, раз врешь, но знай пределы:

От всей души зачеркивает последнюю фразу и пишет заново, вполне довольный собой.

«Деньги будут: подожди!»

Бросает ручку и – бросается к окну. Настроение – опрометью – от лихости к меланхолии.

Поэт:                Снег... Земля стекает талая

На усталое стекло...

Снится девочка-Италия

В абрисе колоколов...

У березок зябнут талии,

Выструнились провода...

Картина вторая

В комнату на цыпочках впархивает – именно впархивает, несмотря на аппетитную полноту – Муза. Она – белозубая, загорелая, в алом – под стать гардинам – перехваченном в талии платье, с «классическим» алым же цветком в иссиня-черных волосах. Муза, не замеченная Поэтом, подкрадывается к нему со спины и кошачьими лапками прикрывает ему глаза.

Поэт (встрепенувшись):

Девочка моя? Италия?

Ты? Пришла?..

Муза:                Вот елки! Да!

Здесь и далее ее жаргонизмы и  грамматические ошибки акцентированы.

Ты же дал свою мобилу,

Дом, квартиру... Типа «Жду!»

Седня мимо проходила:

«Дай-ка, – думаю, – зайду».

Поэт (с восторгом):

Милая моя! Цветочек!

Богом выращенный друг!

Неловко растопыривает руки, пытаясь ее обнять.

Муза:               Эээ... давай без многих точек

И, тем более, без рук.

Поэт (исправляет):

«Многоточий»...

Муза (очевидно, не слушая):

Дома строго:

«Прижиманцы» – через загс.

...По дороге – всю дорогу –

Пел, какой ты весь казак;

«Мне, – звонил, – по барабану,

Где Ирпень, а где Париж...»

Мать права была: ты спьяну

Девке зубы говоришь!

Поэт (с шутливой безнадежностью):

«Заговариваю», счастье!

«Заговариваю»...

Муза:

Шо ж?

Я гимназьев не кончала,

Но меня – не проведешь!

Поэт (любуясь, подходит к ней)

Нежная моя! Мой свете

Запредельный... Май – и мак!

За тебя Земля в ответе,

Небо от тебя с ума

Сходит... Я тебя не стою.

Ты – начало из начал.

Дай мне зимнею фатою

Нас сегодня обвенчать!

Молниеносно – жестом фокусника – выдергивает из-за пазухи фату, набрасывает на нее и отступает, как перед картиной, молитвенно сложив руки. Затем, не в силах сдержать восторга, падает перед ней на колени. От неожиданности Муза испуганно вскрикивает – крик ее переплавляется в сладострастный стон, -  она валится прямо на него. Занавес.

Действие второе

Картина первая

День. Кухня в стиле обшарпанной «хрущовки». Посередине – покрытый грязной клеенкой массивный стол, на котором по-царски устроился новехонький компьютер. За столом – Поэт. На нем – все тот же джинсовый, но уже изрядно потрепанный наряд.

Поэт (робко поглаживая края плоского монитора):

Инструмент, достойный Мастера,

Скушал премию мою...

Хоть немного информации

От Христа по ICQ...

К компьютеру:

Ничего, браток, управимся:

Образуется к весне;

Вдаль потянутся журавлики –

Будут плакать обо мне;

Будут плакать – снег оплакивать,

Литься ливнем до утра;

Вспомнят, как на блюдце лакомом

Стыла юность; как вчера

Солнце по сугробам бегало,

Как по лужам, босиком.

Сверху небо – черно-белое

Сладко пахло молоком.

Жизнь – это дело случая:

Нынче – здесь, а завтра – там...

Что же мы друг друга мучаем? –

Надо радоваться нам!

Картина вторая.

В комнату, переваливаясь, входит изрядно раздобревшая Муза.  Она – в красном домашнем халате, по фасону пародирующем былое платье. Вообще, весь ее облик – гротескная копия самой себя в юности. В руках у Музы – громадная «мультипликационная»  поварешка, через плечо – кухонное полотенце, волосы неловко острижены и накручены на папильотки.

Муза (подходит к столу и смачно шлепает перед лицом Поэта стопкой квитанций):

Радуйся! В карманах – дыры:

Рад Емелюшка у нас!

Поэт (торопливо копаясь в брошенном):

За каналы, за квартиру,

За И-нет, за свет, за газ...

Муза:                Это, не забудь, без платы

За пальтишко для малой;

А вторая, – нет с ней сладу,

Все на ветер...

Поэт (в сторону, раздраженно):

Вечно злой

Бегает, чуть встав...

(заученно)

Ты ж знаешь

То, как я тебя люблю.

И девчонок... Ну, родная!

Все – путем: кум королю.

Муза:                Может, ты и кум: в больнице

Сумасшедшей все – родня.

Только мне съестное снится...

(Замечая компьютер, осекается и распахнуто вдыхает, как перед прыжком)

Чтооо?! «Полцарства за коня»?!

Ты таки купил? На ту, что

Выдали в Союзе?!

Хватается за сердце, плюхается на табуретку.

Ох!

Достоевский! Зара... (с запинкой) ... туштра

Хренов!

Поэт (с упреком):

Детка!

Муза (холодно, овладев собой):

Чтоб ты сдох.

Жить с тобой – невыносимо

Даже ангелам в раю;

Вспомни: мало я сносила

В юность бедную свою?

Мы сластей не покупали –

Вспомни! – даже к Рождеству!

У девчат туфлей по паре

И духи – одни на двух!

Поэт (машинально):

“Туфель», «на двоих»...

Муза:                Плевала!

Я – старуха прежде лет:

Зеркало рычит с оскалом, как

Зверюга, мне в ответ.

(с ненавистью)   

Клоунские твои пасма!

Это, думаешь, легко,

Знать твоих смазливых пассий,

Имитировать покой,

(уже плача)

Делать морду безразличной

На ухмылки за спиной...

Лишь бы соблюдать приличья!

В ночь любиться с тишиной,

Потому что «муж» - в разъездах

И, похоже, ни с  одной!

Я бы сдохла, если б, если б

Дети не были со мной.

Поэт (бурно раскаиваясь):

Боже мой, какими стали

На закате я и ты...

Девочка моя! Италий

Отошедшие цветы!

Ну, прости меня... Родная!

(обнимает ее, плачущую, поглаживая, утешая)

Будет-будет... Все – путем.

Я других таких не знаю,

Королева!

Муза (всхлипывая с игривой жалобностью, как в былые времена, по очереди указывает на свои правую и левую щечки):

Цем и цем!

Поэт без особого энтузиазма целует ее в обе щеки, отходит, садится к столу и начинает снова изучать свое сокровище, напрочь, по-видимому, забыв о ней. Муза, щедро раскинув руки для объятий, хватается за воздух и так застывает. Занавес.

Действие третье

Картина первая

Ночь. Комната в нарочито готическом стиле, на фоне которого в углу, как бельмо на глазу, фосфорится монитор компьютера. В полосе отбрасываемого им света появляется Поэт – в черной рабочей одежде, похожей на робу. Если бы не копна волос, золотым нимбом обволакивающая голову, он бы совсем сливался с комнатой и ночью.

Поэт:                Ночь, как нож, верлибром режется.

Может, ну ее к чертям,

Неразумную, небрежную

И святую, как дитя?!..

Бог! Пошли хоть горстку соли мне:

Между рук – одна вода...

Ночью мы обычно ссоримся

С Ним... Ведь Он – мой ближний, да?

Запрокидывает голову, будто прислушивается.

Да? Ответа нет... и некуда

Выплакать глазное дно...

Ночь проклятая! «Онегины»

Все написаны давно.

Садится на стул перед монитором и, принимая «каноническую» позу, в отчаянии обхватывает голову руками.    

Картина вторая

В комнату, тихо ступая, входит Не-Муза. Она тоже – в темной мужской робе и брюках, с таким же апельсиновым шаром вокруг головы. Внешне очень похожа на самого поэта: высокая, подростково-худощавая, предсказуемо-нескладная.

Не-Муза (подражая интонациям Поэта):

Все написаны, разметаны,

А, казалось, все могу;

А хотелось – просто меду мне

Да ромашек на лугу.

А хотелось просто Музою

Быть, и чтоб любил Поэт...

Поэт:                 Кто ты? С Голосом, как музыка...

Не-Муза:        Я – твое второе «Нет».

Поэт:                Это, видно, с перепоя мне

«Чертики»... Весь день трясло...

Завтра я уеду поездом –

Через Бытие – в Село.

Чесслово...  Я же сдохну здесь,

В адском городе камней.

Вон, явилась мне недобрая,

Что прикажешь делать с ней?

Может, кофе?

Не-Муза:          Нет.

Поэт:                   Топорщится!

Эка невидаль! Так сгинь!

Мне молитвы плохо помнятся...

Морщит лоб, силясь вспомнить детские первообразы.

«Отче наш, иже...»

Не-Муза (отрезая): Аминь.

Не гневи Господних сумерек:

«Падший ангел» – старый штамп.

Я – не ведьма. Я до судорог

Ангелов познала Там.

Знаю: ждал иную, вешнюю,

Краснощекую змею,

За которую не вешают,

Даже если засмеют.

Ту, восставшую из мусора

Рафаэлевую страсть –

Музу...

Поэт (в ярости, словно прозрев):

Музу, Музу, Музу мне!

Музу, чтобы я украсть

Мог у Вечности Мгновение:

Бездна. Гете. На краю

Я, развеянный и ветреный,

Словно девочка, стою.

Музу!

Не-Муза (с неожиданной неуверенностью, очень по-детски):

Волосы...

На расстоянии, робея, протягивает руку к голове Поэта и округляет в воздухе поглаживающий жест.

А я тебе?..

Разве в Музы не гожусь?

(в забвении саморекламы)

Я умею плакать ямбами

И равняться по ножу!

Поэт:                     Ты? Служить? С такими жестами?

Гений Слова!

(с усилием)

Младший брат

Мой по вере! Ты – не женщина

(Оттого тебе и рад).

Ты – мое сплошное зрение:

Гений Крови и Зрачка.

Стихо-белое-творение,

Белый свет издалека...

Продолжает, увлекшись собственной речью и не замечая, что Не-Муза ушла.

Страшен стихотворный промысел:

Сканнер сердца. Факс висков.

Я б тебя увешал розами,

Поэтесса! Из какой

Ты страны?

Оглядывается, мгновенно теряется.

Ушла... Обиделась...

Тоже мне, фанфан-тюльпан!

Мы всего с минутку виделись:

Не хватало, чтоб запал

На мальчишку в юбке... Ангела,

Жившего назад лет сто...

Подходит к монитору, задумчиво водит «мышью».

Ремесло сойдет за алиби:

Написать ей, или что?

Садится за компьютер, открывает e-mail и обнаруживает в нем письмо.

(Радостно)

Написала! Что же, что же там?

Прочитаем (читает):

«Завтра свет

Змием заползет под кожу нам,

Да, и, кстати, я – Поэт,

А не поэтесса...» Смайлики...

Детский сад! Ей сколько лет?!

Это мне пристало маяться,

Потому что я – Поэт,

А не ей. За пальму первенства

Умирали не шутя.

Девочка моя напевная!

Наглое мое дитя!

Не отвечу ей. Не следует.

Унижает нагота.

Душ родство – слепое, левое,

Словно снятое с креста

Встает и начинает маятником ходить по комнате.

Душ! Не тел. Сократ, Иешуа,

Галилей... Священный бред

В Иерусалим приехавший

На ослиной на заре.

Это ли Любовь? Меж пропадом

И погостом? Между мной

И моею ровней робкою,

Одинокой  и родной,

Потому что мы сравнялись с ней...

Надобно признать, что так.

Зря, выходит, с ямбом нянчился,

Продавался за пятак...

Зря. Она же все предвидела,

Словно линиями рта,

Зачеркнула: ведьм, идолов,

Вас, земная красота

Музы – ласковой возлюбленной

Ночи ядовитый стон...

Нет! Всему виною – лютики:

Я в Джульетту не влюблен.

Напишу, что не Ромео я...

Стремительно, как бы боясь передумать, прыгает к экрану и начинает стучать по клавиатуре.

«Вы прекрасны, спору нет,

Вас Другой попросит: «Merry me» –

Он, конечно, не Поэт.

Так удобнее, так правильней:

У меня – семья, профком,

Двое дочек... Вам понравилось

Их вязание крючком?»

Вот и все. Адью. И спать давно

Очень хочется...

Подходит к окну, задергивает шторы, сквозь которые просачивается тощая белизна раннего утра.

Рассвет...

Валится на кровать, продолжая, сквозь полудрему, бормотать:

... Падали с Тобою, падали

В Новый, Господи, Завет...

Картина третья

В комнате становится совсем светло. Погасший монитор пялится черной дырой. Из-под задернутых штор бликами струится заря, окрашивая интерьер оранжевой светозарностью, словно превращая его в осенний сад. Вдали – едва слышный колокольный трезвон. На сцене появляется одетая в женское Не-Муза. Она вся в белом. Волосы ее сияют огнем. Теперь она похожа на ангела Благовещения.

Не-Муза (подхватывает с ритуальной ритмичностью, как на богослужении):

Падали с тобою, пропасти

Испивая на ходу;

Радовались детской робости

Старых яблонек в саду;

Бегали с тобою тропками

От Эдема и назад;

Стали, как деревья, робкими,

Стали детскими, как сад.

Я тебя любила: раньше всех;

Так долбить в малинник брешь:

Не протянешь – не поранишься,

Не поранишься – не съешь.

Сад мой!

Брат мой!

Брут мой!

Броде мой!

«Брод» и «бред» – читай, одно;

Ты – моя вторая Родина,

У которой все равно

Не испросишь доброй памяти:

Слишком тесно на пути.

Падали с тобою, падали...

Поэт (громко, во сне): Мама! Мамочка!

Не-Муза:                  Прости.

Подходит к окну, двумя руками – соколиным жестом – разрывает шторы. В комнату полной грудью вливается поток спелого, густого солнца.

Занавес.

14 ноября – 8 декабря  2007 г.