Халявно написанный рассказ (рассказ)
Вайс АлександраХАЛЯВНО НАПИСАННЫЙ РАССКАЗ
ЖЕНЯ
Бил по лицу, правой рукой, каждый раз фиксируя удар чуть ниже скулы. Терпеть было ещё можно, и она терпела. К тому же следов на лице он не оставлял – боялся прослыть садистом среди своих. «Свои» были деловыми партнерами, в свободное время дружно выезжающими на огромных семейных машинах за город.
Слишком уж миниатюрную для своей профессии блондинистую манекенщицу Сашу знали и любили все. Она подкупала одного миленьким личиком, другого – откровенно детской наивностью, с третьим спорила о современном искусстве. По всему, она казалась интеллегенточкой, способной в нужный момент, не вступая в утомительные дискуссии, скромно потупить глазки. Кроме того, она всегда держала дистанцию, от чего казалась им лучше собственных жён и подруг.
Женя обещал подарить машину на совершеннолетие, а пока вручил полуспортивный мотоцикл без номеров, на котором Саша гоняла по объездному шоссе мимо поста ГАИ в яркой жилетке с надписью «НЕ ДПС».
Обедали тут же, на углу, мясом, жаренным на углях. Возвращались в его холостяцкую трёшку, где посреди зала – джакузи (казалось – мечта), и зеркальная спальня.
Было лето – «лето – это маленькая жизнь». Жизнь начала обрываться с вводом взаимных обязательств и предложением замужества.
Согласилась. Психовала два месяца вплоть до самой свадьбы и… сбежала. Сбежала из-за того, что бил. Бил просто, чтобы почувствовать свою власть. И, конечно, она терпела. Терпела, потому что знала – завтра будет в ногах ползать и новое платье подарит, на которое самой полгода горбатиться. Но перспектива быть официально повязанной с таким человеком пугала.
Они занимались любовью в машине, в лесу, в видеочате и даже однажды попытались сделать это в самолёте, но в дверь тут же стали долбиться стюардессы (видимо была и там установлена камера). И всё это, помноженное на нескрываемое восхищение в глазах, принималось за любовь.
Принималось, вплоть до четырнадцатого октября.
* * *
Четырнадцатого октября она проигнорировала собственную свадьбу.
Когда теряешь наушники от плеера – будто утрачиваешь способность управлять миром. Более того, появляется необходимость этот мир воспринимать и более-менее адекватно реагировать.
Хотелось мороженного. Хотелось забить лёгкие снегом до отказа, чтобы внутри всё остыло, и, хотя бы на минуточку, умерло. Но снега не было.
Брела домой от Жени. В тот дом, где не появлялась уже три месяца, а мир с каждым шагом обрушивался на неё очередной своей деталью. Этот «мир» оказался чересчур большой и трудноусвояемой неприглядной субстанцией. Этот мир не двигался в такт её музыке – он пытался подчинить своим ритмам. Пытался напрасно. И если свобода - это независимость, то сейчас она была свободна как никогда.
Она не успела даже собрать вещи, и, когда вернулась, казалось, что этих нескольких месяцев не было. Потому, что не могло быть. Потому, что «кому рассказать, как в психушке примерить рубашку». Потому что здесь начинался другой мир – мир, в котором нужно собачиться с дураком отцом, защищая маму от его пьяных выходок, вульгарно размалёванная бабушка снова выходящая замуж (история умалчивает, в какой по счёту раз). Мир, где на завтрак, обед и ужин – жареная картошка, а заплатить за проезд в автобусе, значит, попытаться разорить семью.
Потому, что вернуться сюда, значит, засунуть все свои претензии себе же в прямую кишку. И она вернулась. И засунула.
Продефилировав мимо толи офигевшей, толи просто сонной сестры, Саша отрубила телефон и легла спать.
НОВЫЙ ГОД
Всю ночь Коля простоял возле подъезда, поддерживая себя только пивом. Звонил каждые пятнадцать минут, писал СМС. Звонки она скидывала, на сообщения отвечала. К утру его стало жалко – зима в Сибири бывает довольно сурова к романтикам – впустила.
- Знаешь, был момент, когда я думал, что люблю тебя.
- Знаю. Зачем пришёл?
- Я не уйду без тебя. Ты нужна мне.
- Если не любишь, то зачем нужна-то?
- Мне плохо сейчас. Раньше плохо было, до тебя. А с тобой хорошо, ты нужна мне.
- А как же любовь-то?!
- Любовь нужно взращивать общими усилиями. У нас получится – мы же друзья. Вот у нас с Алёной…
- Друзья – это люди одной породы, милый. А про твою жену я слушать не хочу. Убирайся!
«Алёна! – ещё один туда же. Ну, если терпит тебя одна, почему не ценить? Зачем другой под юбку лезть?!»
Убрался навсегда. Без последующих звонков и случайных встреч – и на том спасибо.
Новый год был неприятно трезвым – толи вино подвело, толи осознание того, что впереди ещё один год, который нужно выжить и прожить. Хотя, это уже программа максимум.
* * *
Охреневшая от никомуненужности и непонимания Саша кидалась теперь на каждую шею. Одиночество вовсе не пропадало, но атмосфера удушающей нелюбви будто бы рассеивалась. Становилось легче.
Теперь она играла: сама придумывая правила, с необычайной легкостью внушала их остальным игрокам. Желающих было немало. Много их было.
Странно сейчас, чем же можно объяснить эту поголовную готовность окружающих обманываться, готовность инфантильно отдаться в руки иллюзии.
В век отчаяния за лицемерными масками скрывались только одиночество и боль. Саша разгадывала эту боль и, пусть на недолгое время, воплощала искомую ими сказку.
ЧЕХОВ
Чехов – заместитель главного прокурора по этому дурацкому сибирскому краю.
Они встретились на сайте знакомств. Там, где, по большей части, тусовались проститутки и прыщавые программеры. Саша не убирала свой профиль как раз ради вторых – многие из этих ребят оказывались вполне интересными виртуальными собеседниками, не претендовавшими по-привычке ни на что больше. И это подкупало.
Что среди этой публики делал Чехов – до сих пор не ясно, но Сашу он заметил сразу.
Первый звонок характеризовался просьбой выпить вместе по кружке кофе. Не выпили – к Саше приехал брат-военный из далёкой северной столицы. И, кстати, не пили кофе вместе никогда – пили либо чай с бергамотом, либо ром. С ромом Чехов познакомился незадолго до Саши, и радостно поделился с ней своим открытием. Изображая лихого пирата, она хватала со стены его квартиры кривую саблю и с криком: «Йо-хо-хо!» допивала очередную бутылку.
Готовила на его маленькой кухне курицу с томатами черри, когда он объявил, что повысили: «В Москву, Малыш! Мы с тобой уезжаем в Москву! Ты не беспокойся, с учёбой твоей уладим - переведёшься». И не без иронии добавил: «Лингвистюристы, такие, как ты нужны везде!».
А внутри всё оборвалось. Какая Москва?!
Ушла ночью.
МАСТЕР
Были знакомы заочно, заочно влюблены. Хотя, тут – стоп! Как влюблены? У него семья, она, кажется, тоже в очередной раз собиралась выйти замуж. Как его звали? Нет, не мастера, а того – другого… Да и имени-то не было. Было какое-то обозначение… какое-то характеризующее слово.
А Мастер чего-то искал…
А Мастер был.
Мастер отправил её всё в ту же Москву. Отправил одну, обещая приехать следом. И она не могла поехать, но не могла и ослушаться, как не могла не верить. Она уехала.
Но он не приехал ни на следующий день, ни через неделю. Стало ясно, что не приедет никогда.
А вот вам и ирония судьбы – Сашеньку из Сибири в Москве полюбили. И что совсем уж понятно - Сашенька из Сибири полюбила Москву.
В Москве объявились три музы: одна – с ночными прогулками босиком; вторая – молчаливая, но улыбчивая, светлая; третья – смешная и искренняя с жутким выговором.
Надо было выбирать. Выбрала – вернулась.
ФИНАЛ
Саша сидела в кипящей ванной. Новенький ноутбук – последний подарок Мастера разрывали крики группы «Ундервуд»: «А-а-а парабеллум!». Песня прочно ассоциировалась с Мастером – в памяти накрепко засело высказанное им в пьяном виде желание застрелить её. Причём именно из парабеллума, но музыка была неожиданно позитивной.
От боли хотелось умереть. От физической боли. Вместе с болью пришла и ненависть. Ненависть к человеку, из-за которого она оказалась в ванной из собственной крови, из-за которого превратилась в чудовище, способное на убийство.
Она уже мечтала о собственной смерти – ну как же! – земля должна была разверзнуться или хотя бы гром поразил!
Он вышел – маленький кожный мешочек, с каплей свернувшейся крови внутри – наверное, там было сердце. Она слышала, как бьется это сердце. Она его и остановила.
«Ты одинок, и ты свободен – ты ничей!»
Свобода – страшное чувство. Свобода – это альтернатива смерти.
