Картинки с кладбища (верлибры)

*   *   *

Этот хрен сидел там

В своем осеннем пальтишке

С шарфом, намотанным поверх

Воротника,

Следил за теми, кто входил,

За теми, кто выходил

И пытался шутить

На своем ломаном русском.

Его компьютер работал,

Но, кажется, он не обращал

На него внимания,

Его голова лысела,

Хотя он был еще молод,

Он сидел в кресле

С краю стола,

Потому что в другом кресле

Всегда спал толстый лохматый кот.

Иногда он вставал

Со своего места,

Ходил и распоряжался,

Косолапя по коридору,

Потом снова садился обратно,

Насвистывал и шутил с дамами.

Когда увольняли

Проштрафившегося доктора,

Который выпил весь свой спирт,

Он подписывал ему расчет.

Кажется, в это время он пропал,

Отслюнявив себе и доктору

Изрядный кусок из кассы.

Кажется, его звали

Расим Муравей.

У него были черные зубы

И улыбка бармена,

Болтая с кем-нибудь,

Он разыгрывал целые спектакли,

Кто он был такой,

Черт возьми?

*   *   *

Я не хочу плясать под дудку

Понедельника,

Когда вымарываешь себя из постели,

Как дряхлого родственника,

Чтобы сказать ему: «Все образуется»

И запихнуть в рот лекарство.

В форточку дует северо-восточный ветер.

До этого он дул просто в стену,

Теперь я встал у него на пути,

Поеживаясь и растирая глаза,

Встал у него на пути,

Грудь напилась холодом,

Встал у него на пути

И стал частью его пути.

Крики морских птиц,

Плеск волн и гул барж,

Кольца гари над гранитом,

Дым сигарет дорожных рабочих,

Подхваченные ветром стоны нищих,

Нервные сигналы радиовышек,

Суета остывающего ночного эфира,

Запах пригоревшего сыра в закусочной,

Температура и влажность воздуха

И Бог весть что еще

Пришли, чтобы разбудить меня

В этот холодный понедельник.

Мир вошел, чтобы лечь мне на грудь

Своим телом,

Таким грубым и таким естественным.

В темноте блестел белый круг часов.

Я сел на диван.

Он заскрипел, как корабельная палуба.

Вновь отправляться в путь.

Что увидят мои глаза сегодня?

Фиолетовое утро,

День в снисходительном отверстии окна,

Фиолетовый вечер.

Но это немало.

Это значит, что я жив,

Это утро и этот вечер своим вечным декабрьским сумраком

Бросают мне вызов!

Что ж, таков мой удел

И я буду вытаскивать из их фиолетовой жижи

Все, что они надеялись от меня скрыть:

Случайно замеченную игру высоких ветвей

На фоне тучи, подсвеченной не то

Луной, не то гигантским фонарем,

Веселую игру собак на далеком пустыре,

Или неспешные шаги двух стариков,

Взявшихся за руки.

Я не хочу плясать под дудку понедельника,

Этого бога портов и фабрик,

Энтузиаста заводских гудков,

Дрожания сапог на плацу,

Повелителя занесенного над спиной раба

Кнута,

Этого коммивояжера, всучивающего нам

Свои собственные мечты,

Которые становятся кошмаром в горниле будней.

По улице идет шум и страх -

Понедельник подбирает жертв выходных дней,

Злорадно ухмыляясь и ставя галочки

В своем тайном и тщательно скрываемом

Плане добраться до всех.

Жгут свет окна баров,

Люди ищут спасенья в алкоголях и компаниях.

«Понедельник – день тяжелый», -

Выдохнет кто-то в пивную кружку.

Стрелки поползут к полуночи,

Я закрою форточку и в последний раз

Вздрогну от холода.

*   *   *

Чужие беременные люди

Возятся за стеной и смотрят канал ТНТ.

Они любят готовить какие-то

Замороченные блюда

На нашей общей кухне.

Часто звонят в соседние страны,

Но соседние страны не часто могут им помочь.

Он занимается ремонтом квартир,

Она – беременна. И еще бухгалтер.

Вид из окна у них получше моего,

Вмещает в себя больше неба.

А в остальном мне повезло больше:

Я свободен и одинок.

Напиваюсь через день и никому не звоню.

Мы мало общаемся

А когда это неизбежно…

Все, в общем, остаются довольны.

Хотя она иногда капризничает,

(Видимо, потому что беременная),

Напоминая мне, когда надо

Подмести пол или оплатить

Свою часть счетов.

Он постоянно где-то пропадает,

И мы остаемся, разделенные стеной, -

Она со своим чревом и каналом ТНТ,

Я со своей изжогой и ненаписанными стихами…

Насколько я понял,

Они живут тут нелегально,

И собираются эмигрировать в Израиль.

А пока мы пересеклись здесь,

В этой квартире,

Которая сначала мне жутко

Не понравилась.

Набитый оскоминами субботний вечер

Кто-то целуется.

Кто-то пьет и трахается.

Кто-то курит и танцует.

Жарит яйца.

Летает в космосе.

Плавает под водой.

Прыгает под землей.

Бешено записывает стих,

Отбивая рукой такт,

С пеной у рта.

С восторгом играет на скрипке.

Вытирая пот со лба.

Кто-то понимает весь ужас бытия.

Кто-то мочится в бассейн.

С сожалением думает о том,

Что надо идти на работу в воскресенье.

Отмывает пол от крови.

Перезаряжает ружье.

Танцует на углях.

Ударяется током.

Работает спустя рукава.

Спит, наевшись сала с картошкой.

Спит голодный с ножом в руке.

Кого-то едят дикие звери.

Или дикие люди.

Кто-то под куполом цирка.

Кто-то провалил дубль.

Кто-то провалился в прорубь.

Проглотил пулю.

Растянул связку.

Кто-то навсегда изменился

После просмотра фильма.

Решил стать блюзменом.

Побил мировой рекорд.

В последний раз оглянулся.

Набрал полные легкие.

Обжегся супом.

Порвал струну.

Заложил камень.

Стал почетным членом.

Только что испытал облегчение.

Польстился и пожалел.

Подрался с охранником в диско.

Заглянул под стол

И обнаружил еще полубутылки.

Кто-то марает бумагу,

Потому что ему больше нечего делать

В этом мире в этот субботний вечер,

Например, я.

*   *   *

Алкоголизм неизбежен.

Будни и праздники одинаково тянут вниз,

Все сознательные годы

Потрачены на обнаружение

Под шелухой дурацких поступков

Смысла собственной жизни.

В памяти лишь

Краски рекламных петель

И удушающая вонь телесериалов,

Глажение рубашек по воскресеньям

И желание напиваться

По дороге куда угодно.

Жизнь - необъятное пространство

С открытым доступом,

Череда солнца и дождей,

Убийств и молебнов,

Стоптанных каблуков,

Перхоти и отчаяния.

Выходя на проспекты, люди

Ищут крюки, чтобы зацепиться за них

И провисеть хотя бы один день.

Ублюдки в метро лают на пассажиров.

Где им взять смелости залаять в ответ?

Где взять смелости залаять мне?

Лучше поскорей в омут четырех стен,

Где небо тебя не достанет.

Небо, в котором летают ракеты

И сгорают метеориты.

Спрятаться между строк интернет-блогов,

Забыть историю мирового насилия

Последней недели,

Закопаться в надежду, что у тебя есть шансы

И талант, и величие.

Но неожиданно электричество дает сбой,

И монитор взрывается прямо тебе в лицо.

Как напоминание и приказ.

Ты снова на дороге.

Пьешь и прячешься от очередей

За черными очками и сигаретами,

Досадливо поглядывая на холодный экран

Мобильного телефона.

Где-то мама и папа смотрят телевизор,

Любимые девушки идут ко дну

Но все равно вспоминают о тебе с презрением,

Проигрываются войны и боксерские матчи.

Кондукторша неодобрительно косится на бутылку.

Но ведь все мы живем в России.

Кто скажет хоть слово против?

Все забиты под лавки взаимной необоснованной агрессией.

Предписания и инструкции

Стали частью интерьера и экстерьера.

Придумайте мне инструкцию,

Как прожить день от полуночи до полуночи

Так, чтобы не выворачивало наизнанку

От действительности,

От отражения в зеркале,

От взгляда в окно,

От понимания того, что все мы

Проживаем первые минуты Апокалипсиса…

Дайте мне такую инструкцию

И я куплю вам выпить.  

Картинки с кладбища

Пьяные русские задыхаются в мешке консерватизма

В городах и селах, в автобусах и поездах.

Делают бессмысленные вещи,

Как например, отлить в кадку с фикусом,

Когда лень дойти до туалета,

Или бить молотком по детской качели,

Пока она не изогнется дугой.

Поколения отутюживаются в жерновах фраз

Вроде «так надо» и «а куда деваться».

На выходе получается нечто

С морфологическими признаками:

Пузо, пиво, покурить на балконе,

Повидать жизнь, машина в кредит,

«Как все, так и я», «без связей никуда»,

Воскресные шашлыки, роботообразность в будни

И телевизор в каждой комнате.

Можно умереть на бесконечных дорогах,

Можно быть убитым неожиданно озверевшими

Соотечественниками,

Можно вывалиться с пятого этажа на спор,

Можно получить бутылкой по голове,

Можно попытаться что-то изменить,

Но ИХ принципы тебе этого не дадут.

Старые машины, старые мозги,

Старые здания и хмурые лица

С запасом улыбок одна на месяц

Все плохо, когда все хорошо,

Все плохо, когда терпимо

Все плохо всегда.

Дети шагают в универ,

Юристы налево, экономисты направо

Деньги класть в большую волосатую лапу

В фойе.

Гаишники отбивают ритм жезлами

По собственным брюхам,

Водители щеголяют купленными правами,

В бензин добавляют золотую пыль, чтобы

Жизнь не казалась медом.

А в венах земли течет нефть,

Пока еще течет.

Свадьбы, поминки, субботние вечера…

Все надираются, и всё мало.

Радиошансон уже в телевизоре -

Замечательная находка для наших земляков.

На главных проспектах шорты и бритые затылки

Общаются с телефонами матом на повышенных тонах,

Потом говорят: «Целую, солнышко» или «Давай, братан»,

Сплевывая на асфальт.

Их телефоны – взятые в кредит или

Добытые неизвестно как

Модели от десяти тысяч,

У которых баланс не поднимается

Выше полтинника никогда,

А их владельцам порой нечего жрать.

Здесь все друг за друга горой

И не любят индивидуалистов.

Индивидуалист имеет синонимом

Слово «гондон».

Тут так много Лениных и парков Победы,

А в кабинетах – портретов Путина,

Что без них дыры в собственной истории

Затыкать было бы просто нечем.

Здесь плевать на свободу слова,

На ее отсутствие,

На ее присутствие,

А людям так уютно в упряжке

Махрового материализма.

Мы не очень любим двигаться,

Наши достижения столь же

Уникальны, сколь и зачастую случайны.

А в перерывах между ними

Все мы ждем, когда же

Наступит,

Когда же наступит

Что-то…