Утро в миноре (подборка стихов)

АНГЕЛ

Ангел-хранитель идет за тобой по пятам,

в крыле – передатчик, в руке – GPS-навигатор,

и не убежать от него – он найдет по шагам

тебя, и от смерти укроет, не скажет, где спрятал.

На борту самолета, на палубе корабля,

готовясь к полету в очередной новый город,

ангел-стюард с улыбкой приветит тебя,

и путь будет легок, и не откажут приборы.

А если даст сбой передатчик, и нет больше сил

хранить твою бедную душу от злого рока,

в стерильном халате в палату войдет Азраил –

твой ангел-хранитель – ведь смерть не бывает жестокой.

***

А вот еще один «невольник чести»,

Нет свежести, осталась лишь порода.

Зато он настоящий гений места,

Следящий за меняющейся модой.

Чужая слава добавляет блеска.

Он любит открывать в других таланты.

Да только молодость подобна плеску

Воды, и не сверкают бриллианты.

Вчера весь вечер вспоминал артистку

(Не то Марину, не то вовсе Таню).

Приснился «Дар» Набокова, и виски,

И жареная курица в сметане,

И рукопись поэта-невидимки,

Которую – увы – собака съела.

(Артисточка носила «паутинки»,

Пила шампанское и, вроде, пела).

В фантазиях надежно, как в скафандре,

Он обделен интуитивным даром.

Жасмином пахнет ручка Александры,

И смерть стоит в роскошном будуаре...

***

Финал банален – в общем, как у всех.

Букет завял, поблекли краски лета,

Пока мы молоды – мы все поэты,

Но творчества так быстротечен век,

Вот – новый календарь, вот – смена вех.

Похож на вас – пошляк я  и эстет.

Ем вилкой и ножом и посылаю

Официанта, если соли нет.

За что ж меня ты, милый, упрекаешь?

Получше присмотрись – я твой дублет.

И тонет смысл в ничтожном разговоре.

Мы в стиле «фьюжн», наш романс жесток,

Часы неумолимы, вышел срок.

Прощай, ночь в стиле психоделик-рок,

И утро наступает в ре-миноре.

***

умерла Пина Бауш, танцоры остановились.

вытри слезы, танцорка, перевяжи пучок черным крепом,

ненавидь эту новость, считай за Божию милость,

мир живет между вальсом, ступором и квикстепом.

умерла Пина Бауш. я не понимаю в балете

ни черта, но я знаю, как любить некрасивых,

как ласкать эту плоть, как освобождать от корсета

то, что хочется скрыть от чужих – и даваться диву.

умерла, умерла – и какое мне, в сущности, дело

до искусства рассказывать были и сказки танцем.

да в конечном счете, человек – это только тело,

плюс душа в полиэтилене, плюс улыбка в глянце.

и трагически смотрит лицо в деревянной раме,

улыбаясь отсутствующе на смешных-обреченных,

и восьмой смертный грех – уныние – владеет умами,

и душа, отбывая в рай, глядит удивленно.

ДЖИМ

На счастье лапу дай, мой беспризорный брат,

мы выживаем в гнездах разоренных,

здесь девичьи мечты возведены в квадрат,

а бездарь ублажает полусонных.

Мой суточный паёк разделим пополам.

Желудок мой привык к столь скудной пище.

Конечно, можно в пояс поклониться господам

и сытым стать... но что за скукотища!

Такую лапу, Джим, я сроду не видал.

Мое рукопожатие – чуть крепче.

Не за горами, милый Джим, и наш финал.

Глядишь – в забвении нам будет легче.

Уходит летний день – а вместе с ним и мы

Становимся одной громадной тенью.

Отсрочит осень наступление зимы,

А с ним – и умирание, и забвенье.