ЧЕРНИКА

         Тихий солнечный день. Белый снег на темно-красных крышах.  Тождество с парным мясом. Торжество хищного Севера. Руке так мягко и хорошо, когда она ложится на синее одеяло. Занавески, как снятые со стекла морозные узоры. Осторожно, как рыбья кожа, скальпелем. Вчера ночью они были похожи на застывший лунный свет – свет, которого можно коснуться. Я хочу дотронуться до самых тонких косточек моего запястья. Не через кожу и не руками, а холодной водой пройтись по их обнаженной поверхности. Я думаю, у меня очень белые кости. Холодные, как снег, и гладкие, как ивовые ветви или маленькие, заласканные морем, камни. Раскрашенные пластилином батареи. Чужое имя агрессивным граффити на стенах моего сознания. Пахнет мокрыми шубами и свежей кожей. Цветы на обоях источают угольный запах. Рисовать бы эту комнату серебром и черной тушью на плотной бумаге. Отпечатки стеблей и следы от бивней мамонтов. Быть плюшевым медвежонком, сосущим выпавший кукольный глаз вышитым ртом. Зашивать душевные раны грубыми нитками. Сидеть на полу перед зеркалом, забывая о том, кому принадлежат отражающиеся  в нем глаза. Думать, что это ягоды смородины, чудом сохранившиеся на кусте в конце лета, когда багрянец сумерек и листьев становится ярче, а ветер пахнет дождем и дымом.

     Сумерки. Хрупкие надкрылья шороха освободили прозрачные крылья тишины с тонкими прожилками желания. Так мраморные статуи сбрасывают тяжелые одеяния тел и раскрывают спрятанный в глубине свет. Проникновение похоже на падение в глубокий колодец. Как сахар в пакетиках, время пересыпает свой песок в твоих чайных глазах – звук, напоминающий о долгих железнодорожных переездах. Лежишь, закрыв глаза, и кажется, что в тебя входит поезд, и ждешь, когда будет последний вагон, в котором едешь ты, и считаешь вагоны, и ждешь, а они все не кончаются, и считаешь, и засыпаешь, так и не дождавшись, так и не увидев твое родное лицо.

       Моя яркая сон-трава. Моя туманная весна. Мой отцветающий фиолетовым пламенем снег. Моя раскрашенная гжелью глиняная чашка. Белые бабочки и синие стрекозы. Черный раскрошенный хлеб на столе похож на разрушенный муравейник. И взятый в рот стержень от шариковой ручки, словно вишневая ветка, облитая муравьиной кислотой. И зелеными кудрями хмеля увитая поленница за баней не потеряла свой запах даже на фотографии. Но сладость моих ночей, перебродив в темноте подсознания, теряет свой вкус. И туманом плывет перед глазами, расцветая дурманом в венах.