ИСТОРИЯ С ЧЕЛОВЕЧКАМИ

рассказы

ИВАНОВ

Бреясь как-то утром перед зеркалом в ванной, Иванов поймал себя на странной мысли. Смотря на свое вспененное отражение, он подумал: «Вот я – Иванов. А как так вышло, что я Иванов? Почему не Сидоров? А если бы я не был Ивановым, то кем был тогда бы?»

Иванов заключил, что мысли эти странные, списал их на нехватку сна и решил к ним больше не возвращаться.

Впрочем, он подумал об этом снова, идя как-то по улице, и еще раз в трамвае.

Вопросы казались неразрешимыми, и это беспокоило Иванова. У него началась бессонница, он часто вставал покурить и подолгу сидел в туалете с бесцельно тлевшей в зубах сигаретой и разглядывал свои руки, будто ища в них ответ.

Однажды Иванов выпил с приятелем водки и решил поделиться с ним своими размышлениями. «Вот смотри, - говорил он. - Ты – Сидоров, я – Иванов, так?. Так. А вот если бы мы с тобой были не Сидоров и Иванов, а, например, Федоров и Петров, что бы тогда было? И вообще, - продолжал он более горячо - вот если я – Иванов, то кто такой тогда ты, Сидоров?». Сидоров долго думал, ни до чего не додумался и счел нужным съездить Иванова по уху. С тех пор Иванов замкнулся и никому не рассказывал о своих мыслях.

Он стал раздражительным и необщительным и чаще обычного донимал жену по пустякам. Вскоре он перестал выходить из дома – ему стало казаться, что вокруг всё незнакомо ему и враждебно. Он пытался найти ответ в толстых книгах, но ничего не понимал в них и заключил, что там не написано про это. Затем он пытался заглушить тоску водкой, но она только приводила его в отчаяние. У него появился нервный тик, он стал думать, что он перестал быть Ивановым и стал кем-то другим. Однажды он устроил дома погром, жена вызвала милицию и «Скорую помощь». Всё обошлось, жена грозилась подать на развод, но, казалось, Иванов даже не заинтересовался своей судьбой. Он подолгу сидел один в отдельной комнате взаперти и думал, то застыв и глядя в потолок, то перебирая на голове ставшие седыми волосы. Дойдя однажды до крайней точки, он открыл в своей комнате окно, встал на подоконник и наконец перестал быть Ивановым.

ИСТОРИЯ С ЧЕЛОВЕЧКАМИ

Готовя как-то утром завтрак, Бабухин обнаружил, что в кухне у него завелись человечки. Одного он поймал на полке, где стояли тарелки, другого под раковиной, где тот, видимо, пытался спрятаться от него.

Размером они были чуть больше ладони и походили на уменьшенную копию настоящих людей – у них были такие же, только очень маленькие, ручки, ножки, голова – и только рот был больше обычного и со множеством крохотных остреньких зубов; тот из них, которого он нашел под раковиной, успел цапнуть его за палец. Подивившись своей находке и вдоволь наигравшись с ними – они оказались довольно покладистыми, если их не пугать, – Бабухин поселил своих человечков на подоконнике, в коробке, куда поставил миску с водой и накрошил хлебных крошек, а на дно постелил махровое полотенце.

Заглянув на следующий день в коробку, Бабухин был очень удивлен тем, что к двум его человечкам прибавилось еще двое. Эти были мельче и с нежной розовой кожицей, которая темнела на глазах. К обеду они стали точно такими же, что и первые, а вечером на свет появилось еще три. На этот раз Бабухин почти застал момент их появления: они просто отделялись друг от друга, это было странно и удивительно, и новорожденные, немного побарахтавшись на полу, вставали на ноги и тут же ориентировались в пространстве. Стало уже семь человечков, Бабухин нашел новую коробку, побольше, потому что та явно была им тесна.

На третий день Бабухин застал в коробке уже двенадцать человечков: двое были еще розовыми, когда он увидел их, трое же приняли к тому моменту обычный для них вид. К середине дня их число увеличилось до двадцати, вечером он насчитал тридцать пять человечков. Они стали более агрессивными, испытывая тесноту в своей коробке, стучали и шумели, а один даже снова укусил Бабухина за палец, когда тот пытался успокоить их. Пришлось разделить их и искать новую коробку, а чтобы они не шумели, он положил в каждую коробку по половине шоколадной плитки, чем человечки остались очень довольны.

Утром Бабухин даже не удивился, обнаружив, что число человечков почти удвоилось. Он плохо спал в ту ночь, они шумели и шуршали, в одной коробке даже была прогрызена дырка, через которую обитатели, видимо, выходили наружу, и Бабухин даже не сумел сосчитать их – настолько они стали неугомонными. Среди них он не смог найти и тех, которыми были первыми, но он заметил, что некоторые из них вели себя будто бы агрессивнее и важнее, чем остальные, и он заключил, что это и есть самые старшие. Также ему показалось странным то, что человечки, несмотря на активное свое воспроизводство, вместе с тем не умирали так же быстро, как, казалось, были при этом должны, и он подсчитал, что через неделю такими темпами их число увеличится чуть ли не до восьми тысяч. Это не на шутку испугало его, и он тогда впервые пожалел о своей находке.

Кроме того, человечки оказались необычайно прожорливыми и постоянно требовали добавки к своему рациону. Тогда Бабухин придумал кормить их шоколадом, но только ту часть из них, которая вела себя тише. К вечеру, когда человечков было уже около сотни, – примерно по пятьдесят в одной коробке ,– Бабухин положил шоколадную плитку в ту из них, которая не шумела и, кроме того, в которой не догадались прогрызть дыру. Человечки соседней коробки, почуяв неладное, начали было скоблиться и стучать по стенкам, отрывать от них куски и кидаться ими, заметив приближение Бабухина, и он решил наказать их, дав им хлеба меньше, чем, как он прикидывал, требовалось. Вскоре, впрочем, человечки поняли новые правила и притихли, так что Бабухин, наконец, смог выспаться.

Утром он с удовольствием отметил, что количество человечков не удвоилось, как случалось до этого, но возросло только до ста двадцати; видимо, они всё-таки как-то умели контролировать свою численность. Кроме того, он заметил еще одну особенность: он впервые услышал, что человечки стали издавать какие-то звуки. Возможно, он просто не обращал на это внимания, но могло быть и такое, что они научились от него; Бабухин разговаривал с ними, когда, например, ругал их. Звуки, впрочем, были неразборчивыми, и издавать их они могли только хором – это забавно походило на какой-то митинг.

Удалась и его система воспитания: человечки стали вести себя заметно тише, ожидая, что вечером получат в награду за это положенный шоколад. Бабухин даже терялся, не зная, в какую из коробок положить вознаграждение, но как раз в этот момент в одной из них – это, что интересно, была та самая, где шумели больше всего и где прогрызли дыру – человечки начали нетерпеливо пищать и стучать по стенкам, и Бабухин, не задумываясь, положил шоколад в другую коробку. После этого «буйная» коробка успокоилась, и ночь провели тихо.

Следующий день прошел, впрочем, совсем не так. С утра человечки не шумели и даже дали себя сосчитать – их оказалось сто восемьдесят пять или вроде того, – и Бабухин даже поиграл с несколькими из них, вознаградив их за это кусочками шоколада и впервые дав попробовать им фруктового йогурта, от которого те остались в восторге. Казалось, они стали вести себя вполне осмысленно. К вечеру, когда их количество достигло двухсот, Бабухин, как и вчера, положил шоколад в одну из коробок. История повторилась точно та же; «буйная» коробка снова проявила нетерпение. Но в этот раз, поняв, что их обделили, они вели себя куда более решительно. Они раскачивали коробку, пищали, кидались хлебом, и пришлось положить им маленький кусочек шоколада, что бы они успокоились.

Посреди ночи Бабухина разбудил шум, доносившийся из коробок. Включив свет, Бабухин пришел в ужас; человечки из «буйной» коробки выбрались наружу, в клочья порвали стенки своего жилища и, что самое ужасное, напали на соседнюю коробку. На подоконнике Бабухин застал настоящее сражение; одна часть человечков атаковала коробку, как крепость, другая оборонялась. Стоял страшный шум и писк, повсюду были разбросаны клочки бумаги, человечки падали с подоконника на пол и продолжали драться там, кое-где лежали неподвижные тела. Придя в себя, Бабухин схватил уцелевшую коробку и утащил ее в другую комнату – впрочем, и там человечки вели себя буйно и искусали ему все руки. Отделавшись от них и заткнув коробку подушкой, Бабухин убежал успокаивать оставшуюся часть. Впрочем, это оказалось уже бесполезно, человечки разбежались по всему дому, а те, кого он успевал поймать, кусали его и вырывались, причем он заметил, что остальные старались отбить попавшихся. В сердцах он раздавил несколько штук ногой.

Ночь была бессонная и страшная. Упустив из виду тех, что разбежались по квартире, Бабухин с ужасом обнаружил, что оставшиеся в коробке также вырвались на свободу, растрепав коробку в клочья, причем, видимо, без особых усилий.

Он не знал, что делать. Сперва он попытался совсем забыть о существовании человечков, но это оказалось невозможным, так как они были настроены весьма решительно по отношению к нему. В разных частях дома они устраивали беспорядок, рвали книги, били посуду, общими усилиями столкнули телевизор с подставки, и Бабухин уже прекрасно осознавал, что действуют они по плану, перенося свою деятельность туда, где он не успевал их застать. Так он метался по всему дому, и только нескольких из них он сумел прихлопнуть.

С утра он решил действовать решительно. Он разбрызгал дихлофос по всем комнатам, и человечки начали выбегать из своих укрытий. Он тут же ловил их, накидывая на них кусок материи, и за несколько часов поймал около сотни. Он складывал их в прочный мешок, который трепыхался и пищал, как будто был набит воробьями. Затем он набрал в ванную воды и начал топить человечков. Они вырывались и боролись за жизнь, Бабухин сперва испытывал к ним какую-то жалость, но вскоре привык. Потом, впрочем, он решил утопить разом весь мешок, и через пару минут с пойманными человечками было покончено. Мешок он затем спустил в мусорку, даже не заглянув в него.

После этого в доме, наконец, воцарилась тишина. Видимо, оставшиеся человечки поняли, что им угрожает, и исчезли совсем. Впрочем, дом был в ужасном состоянии, всё стояло вверх дном, телевизор был разбит, и каждый провод был перекушен, но Бабухин решил пока не обращать на это внимания, удовлетворяясь своей победой. Он проветрил комнаты и лег, наконец, спать – это было под вечер.

Рано утром, когда за окном было еще темно, он проснулся от странного ощущения тесноты и не сразу понял, что связан. Руки и ноги его были туго обмотаны толстым скотчем, им же был залеплен и рот. Неизвестно, почему он не почувствовал, что его связывают, – может быть, он слишком крепко спал после тяжелого дня, но возможно, человечки действовали тихо и скрытно настолько, что сумели его не потревожить. Бабухин умудрился оглянуться вокруг и увидел, что человечки были буквально повсюду, их было удивительно много, и одной из последних была мысль о том, что он недооценивал их количество. Их собралось не меньше тысячи. Некоторые просто стояли и наблюдали за ним, некоторые продолжали связывать его скотчем, держа моток целой толпой. Бабухин не мог как следует шевельнуться и кричать, и ему оставалось только с ужасом наблюдать, как человечки, действуя слаженно и быстро, протягивают вокруг его шеи тонкую и прочную капроновую веревку. Когда же они, схватив ее с обоих концов и, как в детской игре, начав тянуть их на себя толпой, стали затягивать эту веревку на его шее, он стал биться ногами и всем телом, и тогда на него набросились остальные, вцепившись своими острыми зубками в его лицо, руки, ноги. Быстро они содрали кожу с его лица, откусили нос, это было мучительно и страшно, но смерть не приходила, и он мучился около получаса. Когда человечки стали тянуть веревку сильнее, Бабухин, наконец, затих. Покончив с ним, человечки поняли, что их никто больше не сможет остановить, проникли в соседние квартиры и дома и очень быстро заняли всё окружающее пространство.