ЯГОДНЫЙ СБОР

Зимний этюд

Зима стояла тёплая, густая,

и двор, сугробами бесшумно порастая,

как человек простуженный, осип –

лишь сглатывал порой досадный скрип

несмазанных ворот на въезде в арку.

…позёмка здесь стирала, как помарку,

следы собачьи, птичьи, человечьи,

тропинку к дому и тропинку к речи.

* * *

И пусть в феврале ещё не хватает дня

и от сырой погоды болит висок,

а ночь глядит, затаившись, вослед саням

и хрусткие звёзды пробует на зубок.

…скрипят полозья, скрипит под ногою снег,

и метят ставни – скрипом своим – пургу,

и Млечный Путь, перетекающий в санный след,

знает о том, что высказать не могу.

Но не согреет душу его огонь,

как не становится в месте чужом – ночлег

кровом родным… и, миновав ладонь,

белые звёзды падают в санный след.

* * *

Так подходят к постели больного, родного, любимого, –

никому не желаю вот так же, как я, подойти,

когда время уже истекло, отстучало, отбило ли,

и прощанье с прощением затвердевают в кости.

Так подходят… подушка лежит ослепительно белая…

где-то сбоку стою, непривычно платок теребя,

понимая, что всё, что когда-то сказала и сделала, –

только крохотный шаг, только жест от себя до себя.

Подожди! И вослед – нестерпимее – выбежать хочется,

но уже не догнать: простынь… облако… простынь… пробел…

Вот тогда понимаешь, что нет на Земле одиночества…

Запах спирта. Сквозняк. И глаза не поднять, оробев.

* * *                                                                         

В траве кузнечики строчат, не умолкая.

Не жаль, что ничего не разберёшь:

здесь всё и так – как слово из молитвы.

Мне оттого спокойно и не страшно.

А вся земля пропахла земляникой,

и смерть – всего лишь девочка с лукошком.

* * *

Мы забыли его язык.

Похоронен шаман давно.

Старый бубен истлел внутри.

И гниёт по ночам зерно,

и мутней полоса зари…

Но когда мы поём, на миг

собирает нас в круг очаг,

и безмолвный седой старик

в пламя смотрит из-за плеча.

* * *                                                                         

За этой Землёю не будет (не надо!)

лубочного рая, лубочного ада:

есть в сердце отрада далёкого сада,

небесного града.

Но, может, неправда и выдумка это,

а есть лишь надежда в стихе у поэта,

где главная тайна не спета,

где ливнями скошено лето.

И, всё принимая, по листьям иду

встречать нашу раннюю осень

в земном и доступном саду,

где яблоки бьются оземь.

* * *

И ещё не обобраны вишни,

ноты лета багровы и спелы,

и на даче, за домиком ближним,

не увидеть границу раздела

облаков и тумана. Откуда

этот вечер? Ни звука не слышно.

Я в ведёрко тихонько, как чудо,

опускаю по ягодке вишню.

…так и жить бы у солнечной кромки,

где закатных аллей поворот,

не гадая, в которые сроки

нас, как вишню, Господь соберёт.

* * *

Листвой и солнцем город замело.

Поверим: холодов не будет вовсе.

Как промежуток между «до» и «после» —

последнее осеннее тепло.

Последнее… и солнце, заходя,

нам самый тонкий луч оставит осью

для радости, для памяти. А осень

удержится на паузе дождя.

…И через сырость, вставшую стеной,

мы смотрим вновь на узенькую просинь

и то ли вопрошаем, то ли просим,

как голуби, глядящие в окно.