Прах ко праху (подборка стихов)
Каневский Геннадий[mayday]
если ходишь по городу,
всё двоится, дрожит и колеблется.
если ездишь по городу,
мельтешат тополиные призраки,
что-то вроде «нет выхода»,
что-то как «осторожно, окрашено»,
что-то белое, лёгкое,
девяностого года рождения.
вольно бедному страннику
хлопотать, лепетать и подпрыгивать,
вольно голосу сиплому
говорить под давида самойлова.
это влажное, летнее
(ничего, две недели домаяться),
это смертное, смертное,
человеческое, человеческое.
у подъезда, у булочной,
на шестом, на седьмом, на двенадцатом.
чем-то радостным спрыснуты.
коньяком и цветами заряжены.
первый ждал её вечером.
и второй будет ждать её вечером.
я продам свою родину
за прокачку до третьего уровня.
[***]
евг. никитину
в двенадцать лет осиротев,
в шесть прочитав газету «правда»,
плечом кого-нибудь задев,
проходишь точку невозврата,
и вот в любимом из домов
тебе отказано от дома,
и даже бывшая амор
глядит светло и незнакомо.
ты назовёшь себя никто,
вчерашний прыщ, пустое место,
в стенах осеннего пальто,
в нелепых выкриках протеста,
и твой проляжет рыжий след
до комендантского постоя –
блажен, кто в сорок с чем-то лет
не целовался с пустотою.
от точки к точке – новый грим,
морщины, родинки, накладки.
умрёшь – и будешь караим,
песок на детской стройплощадке.
наступит кто-нибудь, и вот –
темно, а он один в пустыне,
и вся судьба его пойдёт
не так, как думалось, отныне.
[стишки для детей]
1.
ну вот
и осталось
два
пятнышка
снега
и мне
его
жаль,
потому что
он тоже
спускался
по
лестнице
с неба,
как
нитка
в игольное
ушко.
2.
(детгиз)
я – корректор.
ты – корректор.
крутим-вертим
возле леты
круторогими рабами
жестяные барабаны
непроверенных молитв,
как прикажет
замполит.
замполит
простой и ловкий,
он летит
с косой-литовкой,
ей сверкая на скаку.
конь замрёт
пред остановкой,
как угодно маршаку.
я – корректор.
ты – корректор.
желтоглазый вивисектор,
вислоусый сарацин –
врагоборцы-молодцы.
улан-батор,
сухэ-батор
под гитарный перебор,
или гистеротубатор –
медицинскейший прибор.
мы покажем
всему свету
полустёртую монету.
мы научим
вашу мать
как корректно умирать.
если жить
аванса ради
надоело, например, –
в ленинграде-сталинграде
опускаем
букву «р».
[ко дню конституции]
кто-то вспомнил – зима, и встряхнул над землёй воротник.
между пальцами щель заменяет очки ненадолго.
сфокусируешь зренье; глядишь – и к морозу привык:
то ли дон, то ли волга,
где под белым, недавно замёрзшим, не ходит вода,
а меж ним и ближайшею сферой, безжизнен и матов,
то печёный ростов, то плетёная вологда-гда,
то стеклянный саратов.
пусть хоть кто-нибудь скажет: «садись, ты и здесь ко двору»,
разведёт кипяток, поднесёт перемены на блюде.
это люди, конечно, хотя поглядишь поутру –
как бы вовсе не люди.
не давайте мне зеркало, я к вам пришёл из хазар,
как увижу урода – боюсь, не сдержусь и завою,
но хотя б иногда попадайтесь и мне на глаза,
ничего, что спиною.
эту карту европы украл не агент, а сосед.
этот кухонный заговор – не декабристы, а климат.
это нас перед смертью помнут, поглядят на просвет,
покряхтят и не примут.
снова вскроется лёд,
и повалят другие стоять и томиться у входа
под нестройное чтение первой строки «мы, народ,
враг народа».
[город с.]
кате ракитиной
парикмахерская жизнь
где за пазухой у парок
воздух к ножницам дрожит
пряди в воздухе купают
перережется вот-вот
летний день прозрачный долгий
золотую пыль несёт
в град саратов из-за волги
вот крупитчатый калач
в крупном маке лихорадки
весь набор тебе горяч
для туриста без оглядки
а какая боль была
да с годами попустила
помнят в доме зеркала
и небесные светила
в огороде ли нарву
огурцов тебе укропу
вспомню эпоса зарю
вспомню южную европу
или к берегу пойду
вечно кто-нибудь причалит
«калимера» говорю
«калимера» отвечают
здесь не море но вода
так сладка как бы морская
то сжимая иногда
всех в горсти то отпуская
как падучую звезду
как неведомую птаху
реки к рекам
крест к кресту
к персти персть
и прах ко праху
[***]
а. ц.
жил в краю пожухшей травы,
над сухой рекой.
год добивался женской любви.
полюбила – ушёл с другой.
победил в состязании колесниц –
отказался от золота и венка.
молодым увидел в зеркале меж ресниц
себя-старика.
наслаждение-счастье-смерть.
эта цепочка знакома нам.
боги могли бы и песню спеть –
нет, окликают по именам.
катись, катись, камень, с горы,
пока я жив.
да не скажет никто,
что до конца игры
доиграл сизиф.
[рахимов]
весной легко дружить со всеми.
и азиатский город весь,
как перевёрнутое время,
стекает медленно с небес,
и видишь, шторы отодвинув:
ответственный за тьму и свет,
среди двора стоит рахимов,
дурак пятидесяти лет.
ногой проделывает русла.
метлой вздымает кутерьму.
за русский письменный и устный
ему воздастся по уму
на ритуальной киноплёнке,
где кровь, наследница творца,
течёт себе
от нас в сторонке,
не
от-
во-
ра-
чи-
ва-
ет-
ся.
[песенка (по мотивам кей райан)]
на исходе будничных, скоромных и постных,
выходя из нижних торговых рядов,
сочиню плывущий по течению остров,
равноудалённый от двух берегов.
празднуя как следует и пасху, и песах,
радуясь дождливому и светлому дню,
весь он полон сдержек и противовесов –
знай летают в небе, задевая струну.
что-то зазвенело вдалеке, оборвалось,
жёлтая латунь сменила серую сталь.
если полюбить людей за каждую малость –
тоже непременно окажешься там.
берега задумчиво меняют картины.
пальцы в небесах перебирают лады.
слышишь, приближается последней плотины
шум, и убыстряется теченье воды.
