Тук-тук-тук

Возвращаюсь к тому, с кем не виделась раньше,

незабудки по краю бетона топчу.

Ту-тук-тук. Посмотри, это я. Открывай же!

И в оглохшее время всё громче стучу.

Ну, к чему мне такая хорошая память?

Каждый миг цементирован крепкой строкой.

Мир меня умудрился повсюду забанить,

только кикнуть не хочет на вечный покой.

Мне бы имя сменить и слова меж строками

и до края времён добежать во всю прыть.

Кто последний сюда? Хорошо, я за вами.

Тук-тук-тук. Соглашаюсь: не я, так и быть.

Щучка

Влажной сетью солёных словес накрыта,

зацепилась резным плавником. И вот -

по веленью-хотенью ныряй в корыто,

под высокий немыслимо небосвод.

Нежен ласточки зов и цветут левкои,

не печалься, смотри, как чудесен мир!

Ты не видишь стремления и покоя?..

Ты не слышишь, что счастьем звенит эфир?..

Что всем стрижено, ей — непременно брито,

и дворец — не вполне подходящий дом.

Утекает вода — залатай корыто,

а не то пожалеешь на свете том.

Что мне, небо, упрёки твои, угрозы?

Мать-япона, их слушает сад камней -

я, которой уже не задаст вопроса

тот, который уже не придёт ко мне.

Неблагодарность

сонет

Сфальшивишь чуть и всё – ослеп, оглох,

завис на диссонансном интервале.

Стихами под окном коты орали

и розой расцветал чертополох,

орёл летел в обличье тучи блох

(и блохи до печёнок доставали!),

и не в светлице прожил, а в подвале,

не Аполлон, а вовсе Полулох.

Благодарил бы, что не под забором,

не под уколом, не в тюряге вором,

казанская ты, право, сирота.

А жизнь прошла: зачем-то, почему-то.

И без покоя. И совсем не круто.

И для "спасибо" не откроешь рта.

Сонет

Так на травинке луч росою блещет,

ловлю и я внимательный твой взгляд,

и капли счастья тело холодят,

и видятся немыслимые вещи:

тепло и доброта... и даже хлеще:

любовь, и страсть, и нега... мёд и яд.

Не умирает память, говорят.

Спит иногда, но и во сне трепещет.

Я знаю, что у речки тростники

сверкают ярче, да и высоки...

Доверилась простому замечанью

и выбрала до гробовой доски

оттенки серого – космической тоски,

и голос мой, надломленный печалью.

Доколь

сонет

Со мной пустыня поступает честно:

растаяла видений череда,

иссякла даже скорбная вода -

в зрачках живёт космическая бездна.

А раньше, словно радость, бестелесна,

в глубоком сне летала иногда

в покинутые счастьем города

и видела родное повсеместно.

Приблизиться, обнять, поцеловать

нельзя ни друга, ни родную мать, -

я просыпалась с прежнею виною.

В молитвах пусто, исчезает связь.

И кланяются нищие, крестясь,

но дверь мою обходят стороною.

Экспромт

Это ли безмятежность – будто мороз по коже,

дикий привили стебель культурному корневищу.

Мысли – и те не прежние, впрочем, они о том же,

только зачем-то тропы в чаще безвыходной ищут.

Это невыносимо – знать существо вопроса,

мифом Аристофана перекрывая пламя.

Наши пути распутны, всё остальное – поза,

и до сих пор сверкают молнии между нами.

Русалка

"Не замерзай, терпи, потом

растает седина,

я не навек укрыта льдом,

придёт ещё весна,

а с нею радость там и тут,

погожие деньки,

и по изгибам поплывут

весёлые венки!"-

реки стремительнее ток...

Упрямая, молчком,

стучит в хрустальный потолок

русалка кулачком.

Сонет

Под тонкими, как нитки, облаками,

за той же нерушимою стеной -

любовь моя. Она ещё со мной.

Озябли в землю вкопанные камни

с увядшими колючими венками,

а ветер дует вечный, ледяной

и в память сыплет маком-беленой.

Мутна вода в неподанном стакане,

крючок вцепился, словно в осетра,

и сердца боль отточенно-остра.

Любовь моя. Иной я не приемлю.

И знаю, что однажды поутру

она умрёт. Я вместе с ней умру.

И обниму, и поцелую землю.

Полинке Рагозиной

(шутка)

Девочка рисует пауков.

Мир вокруг, наверное, таков.

Девочка опять рисует змей.

Тяжко в мире жить, наверно, ей.

Но смотрите, с нежностью какой

обнимает паука гадюка,

и членистоногою рукой

нежно жмёт паук гадюке руку.

Тоска

Дышали воздухом одним

и в небеса одни глядели,

потом друг друга обвиним

за этот зной, за те метели.

Огонь охватывал ступню,

когда случайно в след ступала.

А вдруг, боялись, догоню?..

Как после драки. После бала.

Дышали воздухом одним,

и это веская причина:

тоскою светимся, звеним,

облучены неизлечимо,

так напряжённо в небеса

глядим из колыбели-праны –

на обнажённых полюсах

расходятся меридианы.

Яблонька

Памяти рвётся ветошь,

а залатаешь – криво.

В Прошлом резвится ретушь,

лгущая в хвост и в гриву.

Так преступленье или

право ходить налево?

Помнится, что срубили

пешкою – королеву.

Вот и живёшь, гадая,

что же тому виною:

яблонька молодая

или кипенье зноя?

И безоружны чресла,

и незабвенны дали.

Яблоньки нет, исчезла.

Верно, снега сломали.

Спички, и соль, и мыло -

не для души, для тела.

Злая старушка выла

и умереть хотела.