Интервью для "Ликбеза"

▼ ЛИТЕРАТУРУ ВЫДАВИЛИ НА ОБОЧИНУ (интервью)

В Алтайском государственном университете в рамах традиционной поэтической маевки альманаха «Ликбез» прошли творческие встречи с известными московскими писателями - Глебом Шульпяковым и Дмитрием Тонконоговым. Прозаик, поэт, критик, эссеист, переводчик и журналист Глеб Шульпяков презентовал свой новый роман «Фес», выдвинутый на ряд литературных премий. Поэт и зам. главного редактора журнала «Арион» (Москва) Дмитрий Тонконогов представлял поэтическую библиотеку журнала, рассказывал об издательских планах уважаемого литературного издания. Альманах «Ликбез» расспросил наших гостей об искусстве жить и о жизни в искусстве.

- Глеб, ты уже не первый раз приезжаешь в Барнаул со своими выступлениями. Чем тебе он запомнился, и что тебе в нем не нравится?

- В Барнауле есть какая-то непримиримость, люди как будто живут накануне чего-то важного. То, что завтра изменит их жизнь. Правда, это важное почему-то никак не наступает. Но само ожидание…  Это и притягивает, и раздражает. Прекрасно, что тебя не устраивает существующее положение вещей – но что ты сделал для того, чтобы изменить его?

- Насколько он комфортен для проживания, на твой взгляд, что нужно сделать, чтобы в нем хотелось бы жить?

- Большинство крупных российских городов в наше время вполне комфортны для проживания. В магазинах ты найдешь нужный тебе продукт – а в гостинице интернет и тишину. Другой вопрос, что эти города все меньше отличаются друг от друга. Ты можешь проснуться в Калуге или Орле, Пензе или Кемерове, Архангельске или Анапе – и не сразу понять, где ты, настолько одинаково безликий будет городской пейзаж за окном. То же касается и Барнаула – буквально на глазах он теряет свои черты. Между тем это старинный город со своей историей и ему бы не мешало сохранить лицо. Дать почву под ногами если не себе – то хотя бы потомкам.

– Есть ли у него сходство/различие с другими сибирскими городами, такими как Новосибирск или Кемерово?

- Кемерово молодой город, построенный по генеральному плану. Он во многом сохранил дух этого плана – то есть это просторный, не тесный город, где человеку свободно дышится – в том числе и из-за сокращения химических производств. Новосибирск по сравнению с Кемерово и Барнаулом – это мегаполис. Что касается Барнаула, это  городок заковыристый, немного набекрень. Со сбитыми настройками. И в этом его обаяние, конечно. Немного фатальное – но свое, которое ни с чем не спутаешь.

– Цель твоего сегодняшнего приезда?

Я приехал на Форум поэтов Кузбасса в Кемерово и не мог не заехать в Барнаул, поскольку для меня это вроде традиции уже – представлять здесь новые книги. На этот раз я привез новый роман «Фес», который вышел в издательстве «Время».

– Насколько для тебя важно живое общение с читателями? Сегодняшняя литературная тенденция как раз обратная: современные писатели очень редко ездят по городам страны с презентациями и выступлениями?

Если меня что-то и интересует помимо непосредственно письма, так это именно живой читатель. Человек, чудом сохранивший в наше время способность воспринимать живое поэтическое или литературное слово. Вот ради такого человека – читателя – мы и едем. Именно такой читатель заражает тебя желанием что-то делать дальше, я хочу сказать. Ведь со временем – особенно с нашим временем – стимула «делать литературу» остается все меньше. Литературу ведь давно выдавили на обочину. И только читатель может ее спасти, мне кажется. Вернуть ей статус и престиж. Что для этого надо? Отказаться от макулатуры. И тогда издатели сами найдут ей замену.

– Многие критики считают, что твоя проза вышла из твоих путевых очерков, ты много путешествуешь, какие страны Азии, Африки, Европы тебя больше всего поразили и чем?

- Из Юго-Восточной Азии это Камбоджа и Пномпень, конечно. В Северной Африке это Фес. В Европе моя любимая страна Италия, а город Рим. Мой день рождения вот уже много лет мы с женой отмечаем в Венеции. Совершенно потрясающая страна Иран, Сирия. Нью-Йорк всегда беспроигрышен.  

– Насколько твоя проза реалистична? Или в ней все-таки больше вымысла?

- А можно ли считать реальностью то, что творится в нашей голове? И какая реальность – внешняя или эта, внутренняя – имеет большее влияние на человека и его судьбу? Эти вещи я и хочу выяснить в своей прозе.

– На днях стало известно, что одну из самый известных литпремий «Супер-Нацбест» получил прозаик Захар Прилепин за книгу «Грех», она же была названа жюри главной книгой десятилетия. Ты согласен с этим утверждением, и вообще, как ты относишься ко всевозможным лит. премиям, которых сейчас в стране стало очень много?

- Какое время, каков массовый читатель, какая власть на дворе, какова демагогия этой власти  – такая и литература на слуху, мне кажется. Тут как раз тот случай, когда все сошлось, все они словно нашли друг друга – и премия, и жюри, и автор, и время. С точки зрения литературы и Времени с большой буквы все это представляет мало интереса. А вот с точки зрения психологии и социологии – да. Почему в наше время абсолютный приоритет у конъюнктурной литературы? Почему именно ее с такой готовностью обслуживает жюри и премии? Почему именно ее выдают за настоящую? Вот где интересно покопаться. Просто я не социальный психолог, это не моя тема. Хотя это очень смешно, насколько сегодняшняя ситуация напоминает совписовскую, когда была официальная, советская литература – и настоящая, неподцензурная. Эмигрантская. Насколько повторяется история, я хочу сказать – если у истории нет развития. 

– И, тем не менее, именно эти писатели и поэты сейчас востребованы и СМИ и публикой?

- Да, к сожалению, это так. Именно читательская востребованность такой литературы порождает издательский ажиотаж, а те в свою очередь давят на премии, чтобы еще и еще поднять продажи. Что делать? Очень просто. Откажись от макулатуры, не иди на поводу у таблоидов, которые навязывают тебе то, что им выгодно. Это выгодно им, а не тебе. Так не слушай их, откажись от их мнений. Ищи сам – и ситуация изменится. 

– Кроме прозы ты пишешь еще и стихи, зачем? Ведь поэзия сегодня никому не нужна, её читают только немногочисленные критики и филологи? 

- Поэзия это светская молитва, и к литературе, искусству имеет лишь формальное отношение. Если человек ощущает потребность в такой молитве – если она часть его – какое ему дело, слышат окружающие его молитву или нет? Никакого.

– Это правда, что недавно твои стихи, переведенные на английский вышли в США? Насколько я знаю, это большая редкость: современных русских поэтов в Америке переводят  - и уж тем более издают! – крайне редко?

- Да, моя книга «Fireproof box» вышла недавно в издательстве An Arbor в Мичигане. Перевел ее молодой русист Крис Маттисон. Мои стихи это его выбор и его переводческий труд – и слава богу, что университеты Америки поддерживают такие начинания. Это же крайне важно, такие перекрестные «опыления». Они невероятно обогащают обе стороны. За счет таких «опылений» культура и развивается, я хочу сказать. А в изоляции она вырождается, это общеизвестно.

- По твоему роману "Цунами" был поставлен моноспектакль. Зачем и что он из себя представлял?

- Мой роман понравился актрисе Елене Морозовой и мы решили сделать по нему моноспектакль. То есть она его для себя срежиссировала, а я нашел музыкантов, которые ей подыграли. Вот и все, такой клубный вариант. Приглашайте, мы с удовольствием приедем с этим спектаклем в Барнаул!

– Будучи жителем Москвы, ты всё больше времени живёшь в деревне, в 400 км от столицы? Для многих, наверное, твой выбор кажется очень странным? Что тебя заставило туда «сбежать», и как на твой «побег» отреагировали твои родные и близкие?

- Да, с апреля по ноябрь я провожу довольно много времени в деревне. Вот на днях мотоцикл купил – чтобы по ухабам гонять (дорог там нет). Это нормально, это давняя традиция – бежать из Москвы. Там в каждой деревне есть такие беглецы, между прочим. Просто в какой-то момент ты понимаешь, что город уже ничего не может дать тебе, а только отнимает – силы, энергию. Что ты тратишь свои силы впустую – на преодоление этого бесчеловечного города. А хочется тратить на другое. Отсюда и бегство – ради сохранения энергии. Ради того, чтобы спокойно писать.  Родные меня понимают, по счастью.

– Твой очерк «Деревня» в «Огоньке», пожалуй, самое сильное и честное произведение, которое я читал в последнее время о русской деревне. То, что ты там написал  - правда? И имеет ли такая деревня будущее?

– В том виде в каком деревня существовала при совке – нет, будущего не имеет. Половина Москвы покупала бы деревенские, фермерские продукты на рынках воскресного дня – как это происходит в Европе. Но какой смысл строить фермы, если их все равно задушат чиновники? Просто не пустят на московский рынок? К тому же русская деревня – в наших краях, по крайней мере –давно отучилась от работы. Если есть материнская пенсия на водку – зачем работать? Беда в том, что у большинства жителей деревни нет интереса жить. Им не нужны деньги, поскольку нет запросов.

- Ты довольно часто выступаешь с публицистическими заметками. Нравится ли тебе то, что происходит сейчас в стране, в столице?

- Ну, было время, когда новая советская власть как-то совсем меня достала своими тупыми выходками.  И я писал что-то – потому что не мог не написать. Это был такой эмоциональный выплеск. Сейчас уже не пишу, хотя на Триумфальную площадь заглядываю регулярно. Многие надо мной посмеиваются - мол, что ты там забыл. А я отвечаю, что, ребята, если на Триумфальной соберется не 200 человек, а 2 тысячи, ситуация ведь изменится. А если 200 тысяч? Ситуация всегда готова измениться, поверьте мне. Но готовы ли измениться мы? Вот в чем вопрос. Вот в чем дело.

- Расскажи о программе «Достояние республики», которую ты вел на канале «Культура», почему она закрылась?

- Официальная версия – программа закрыта в ходе реорганизации канала как программа-долгожитель (6 лет). Что само по себе смешно – ведь ситуация с разрушением памятников только накаляется и программа вроде нашей могла бы быть еще более актуальной. Мы были одной из последних программ, которую производил сам канал. Чиновникам это не очень выгодно, собственное производство – ведь тогда украсть нельзя, а работать надо. А в нашей стране это как-то странно. Ну а памятники  -  разве чиновник об этом думает? У него даже органа такого нет, чтобы думать, так мне кажется.

Интервью провел  Владимир Токмаков