На волосок от жизни (рассказ)
Токмаков ВладимирНА ВОЛОСОК ОТ ЖИЗНИ (рассказ)
В каждом из нас спит зверь, и смысл нашей жизни – не дать ему проснуться.
Звонок в дверь был долгим и настырным. Он оторвался от работы за письменным столом, некоторое время искал ногами под стулом домашние тапочки, потом встал, подошел к двери. Щелкнув замком, открыл ее – и тут же замер: дуло пистолета уперлось ему в лоб.
- Медленно заходим, заходим, без глупостей, вот так, - зловещим шепотом сказал незнакомец, и, зайдя в прихожую, резким движением закрыл за собой дверь.
- Черт, что вам от меня нужно?! – наконец-то нашелся, что сказать растерявшийся и напуганный хозяин квартиры. – Вы не перепутали? Если вы грабитель – у меня нечего брать, вот, посмотрите. У меня нет ни денег, ни золота, ни дорогой техники, одни книги и старая мебель. Можете взять мой портмоне - там вся моя наличность… Я профессор литературы, а не банкир.
-Да нет, господин профессор, вы-то мне и нужны, - усмехнулся незнакомец. Он был высок ростом, в джинсах, ветровке, кожаной бейсболке и темных очках. Профессор Ковалевский, худой, сутулый, седой, в вытянутой кофте, домашних брюках и тапочках смотрелся на его фоне как обыкновенный дедушка.
- Читали объявление в газете: «Перетягиваем старые чресла»?
- Что?!
- Значит, будем перетягивать. Это вы ведь, у нас, ветеран холодной войны и горячих постелей, да?
- Что вам от меня нужно, черт возьми?! – громко повторил профессор Ковалевский.
- Совсем немного, я хочу увидеть, как будет медленно и мучительно умирать тот, кто отнял у меня всё.
- Вы в своем уме?! – искренне ужаснулся профессор. – Я первый раз вас вижу.
- Надеюсь, что и последний, - незнакомец запихнул профессора в зал, который был и его рабочим кабинетом. – Располагайтесь, профессор, разговор у нас будет долгим, но коротким…
- Долгим, но коротким?! – пробормотал Ковалевский. – Бред какой-то…
Квартира была небольшой, но уютной. Внутренняя обстановка говорила, что у хозяина хоть и старомодный, но все же хороший вкус. Старинные книжные шкафы до потолка, фолианты в темных, кожаных переплетах – отцы церкви, ересиархи-чернокнижники, алхимики, знаменитые богословы… Напротив письменного стола висела картина, написанная в стиле «магический глаз». Оптическая иллюзия меняет изображение в зависимости от угла зрения. Сначала вы видите сидящего Будду, делаете шаг влево – и Будда превращается в распятого Христа, шаг назад – и Христос трансформируется в великолепный исламский полумесяц, шаг вправо – и он уже становится звездой Давида.
Незнакомец пододвинул к письменному столу мягкое кресло и нагло в него уселся.
- Итак, многоуважаемый профессор, не кажется ли вам, что некоторые ваши студентки ужасно глупы, а?
Ковалевский глубоко вздохнул, поправил свою седую шевелюру, и, скрестив на груди руки, откинулся в своем рабочем кресле.
-Что вы от меня хотите?
- …И вот еще что: юные девушки – они ведь такие впечатлительные особы, так легко поддаются чужому влиянию, особенно, какого-нибудь авторитетного человека, а тем более своего учителя, да?
- Говорите без этой дурацкой выспренности и загадок, молодой человек. Кого вы конкретно имеете ввиду?
- Я говорю о вашей студентке А. А., красивой девушке, художнице, потрясающей поэтессе…
- А, вот вы о ком! Помню, да-да, потрясающая поэтесса, - хмыкнул профессор, и пробормотал вполголоса: - Потрясает не столько талантом, сколько размером своих грудей, ими она умеет трясти… Да, действительно, красивая девушка, но невероятная дура. Я её как-то спросил, есть ли у нее близкий друг, и почему он ей нравится? «Он прикольный…», - ответила она. А разве настоящий человек должен быть прикольным?! Она же пустышка, понимаете? Обыкновенная пустышка! Помилуйте, какой у меня может быть к ней интерес?
- Вот говорят, что в России все делается через задницу, - задумчиво произнес молодой человек, говоря как бы сам с собой, - я с этим в корне не согласен: кое-что делается и через передницу, да, профессор?
- А, теперь понятно, так это она вас имела ввиду, рассказывая о своем бойфренде. Если она вам так нравится – забирайте, мне она совсем без надобности.
- Так-так, а я думал цинизм и бессердечие – удел нашего поколения, - молодой человек снял бейсболку, и бросил ее на письменный стол. – А, оказывается, старым, похотливым козлам эти дурные качества тоже присущи… А вы знаете, что эта «невероятная дура» и «пустышка» несколько дней назад пыталась покончить с собой … Между прочим – от неразделенной любви…
- От неразделенной любви к деньгам, или к очередному «прикольному» бойфренду? – неудачно пошутил профессор.
- …Отравилась таблетками, сейчас находится в коме, врачи говорят, что, скорее всего не выживет, - проигнорировал шутку профессора молодой человек. Он снял свои черные очки, положил на стол рядом с бейсболкой, и, не мигая, уставился на профессора.
– Послушайте, юноша, вы что, думаете, это я ее довел до самоубийства? - воскликнул профессор. - Чем? Своей преподавательской требовательностью, настойчивостью и принципиальностью? Или тем, что вовремя… не выгнал ее из своей постели, куда она запрыгнула в первый же день, как пришла ко мне домой, еще на первом курсе, сдавать зачет? Заставляя меня тем самым идти против всех правил…
- Не смешите меня, профессор, какие у вас могут быть правила? Вы еще о морали и нравственности расскажите. Признайтесь честно, вы просто использовали свое положение, чтобы вот так, запросто трахать своих студенток…Совершенно не заботясь о последствиях.
- Бросьте! Вы сами-то верите в эту чушь? – развеселился Ковалевский. – У нее нет других талантов, кроме молодости и природной сексуальности – тут, да, у нее не было равных! Она могла, пользуясь своим положением, вить веревки из кого угодно, в том числе – признаюсь - и из меня… И я, и вы, ведь у нее далеко не первые, да? Но знаете, при всем при том, я не заметил за ее любовными талантами ни души, ни сердца. Так, пластмассовая кукла Барби, начисто лишенная чувств, способности переживать, сострадать, любить. И она совершенно права – ей в ее постельной карьере это совершенно ненужно. А диплом – это так, на всякий случай.
- Вы закончили? Теперь я вас точно убью,- спокойно сказал молодой человек.
- Перестаньте, я ведь уже насмотрелся за свою жизнь и на девушек с гусями и на юношей с голубями. Девушки интересны до девятнадцати лет, пока они находятся в поиске. Их мышление своеобразно, мечты неожиданны, поступки дерзки. Потом они входят в период взросления, «обабливаются», становятся банальны и предсказуемы. Их мечты одинаковы – удачное замужество, квартира, машина, дети, муж – семьянин и много зарабатывает (а иначе, зачем начинать всю эту бодягу?), отдых на море (в Турции или Египте), какие-то шмотки-наряды-бижутерия. Работа – пусть неинтересная, но стабильная и непыльная, спокойная. Карьера здесь ни к чему, главное, чтобы можно было пораньше уходить домой. Всё, точка. Она отлично подходит под эту характеристику…
- А вы мерза-а-а-вец, какой же вы мерзавец! – молодой человек сорвался со своего места и, через стол, навис над профессором: - Значит, она, по-вашему, была обыкновенной бесчувственной самкой? Полиция нашла ее предсмертное письмо: оно полно искренних слов и горьких мыслей о преданной любви и поруганной чести… Она была чистой, удивительной девушкой…Могла стать прекрасной, талантливейшей поэтессой! И не врите – у нее великолепные, очень умные, стихи!.. Впрочем, это уже неважно, - молодой человек поднял пистолет и направил дуло в голову профессору.
- Дайте мне еще пару минут, а потом нажимайте на курок… - заторопился профессор. - Я вижу, вы действительно любили эту лживую, испорченную, смазливую дрянь… Хорошо, я скажу вам истинную причину ее попытки самоубийства… Кое-какие материалы… видеоматериалы, на которых запечатлена она, с разными мужчинами… с том числе и со мной… оказались в свободном доступе в Интернете… Тогда-то и разразился скандал. Его удалось погасить, но случай получил огласку. Я, кстати, с понедельника уже не работаю в университете, я уволился, так сказать, по собственному желанию, иначе меня бы выгнали оттуда с треском…
- О чем таком вы говорите?.. – растерялся молодой человек.
- О том, что она, в общем, любила снимать свой секс с различными мужчинами на камеру… Ну, как бы сказать еще точнее, она снималась в специальных фильмах для взрослых, понимаете?… Вы действительно ничего не знали об этих ее, гм-гм, профессиональных увлечениях? Вы что, с Луны свалились, что ли?
- Нет, из Ново-Хомутово…Мы там вместе с ней учились в школе… Потом она переехала с родителями в город Б., мы продолжали с ней созваниваться, переписывались по «электронке»… У меня были планы жениться на ней, когда она закончит этот чертов вуз…
- Да вы у нас сказочный идиот, прямо как князь Мышкин! – развеселился профессор. - У вас были планы, гм... А у нее, вы знаете, какие у нее были жизненные планы? Самый главный план - переехать в Прагу, европейскую столицу порноиндустрии. А, знаете, кстати, какую она выбрала тему для дипломной работы? «Иисус Христос как первый постмодернист мира».
- Мне все равно придется вас убить... Ваши слова ничего не меняют: она писала мне, что это именно вы, старый извращенец, заставляли ее делать все эти чудовищные гадости, чтобы получить зачет или положительную оценку на экзамене… И, значит, это вы имеете прямое отношение к этим фильмам… Вы ведь были ее научным руководителем, руководили, так сказать, что читать, куда лечь, как встать, да? Она рассказывала, что работа над дипломом превратилась для нее в кошмар и пытку… Я убью вас, профессор, освобожу этот мир от еще одного мерзкого чудовища, и Бог меня простит…
- Бог? Вы сказали Бог? – встрепенулся профессор, как будто ища хоть какую-то зацепку, чтобы оттянуть трагический финал. – Это вы так, к слову, или действительно, верите? Бог, религия, вера… Отец отправляет родного Сына на страшную, мучительную смерть за чужие ошибки, а Сын, не услышав даже слова поддержки от черствого жестокосердного Отца, тем не менее, не сопротивляясь, дает себя убить каким-то недоумкам. Где здесь разум и справедливость? Разве можно на таком примере воспитывать будущих защитников отечества, или приводить в доказательство важность семейных ценностей?
- Так вы, профессор, еще и атеист, или даже сатанист, а? – крупные капли пота текли по лицу молодого человека, глаза бешено блестели и медленно наливались кровью.
- Ни в коем случае, успокойтесь! – профессор молитвенно сложил ладони. - Я истинно верующий, и эта вера делает меня свободным.
- Свободным от чего?
- От условностей церкви, которых я не признаю: в любой ортодоксальной религии думающему человеку тесно, как в клетке…
- Но это же невозможно! Верить в Бога и не признавать церковных институтов.
- Напротив, - профессор продолжал уводить разговор в сторону, понимая, что его жизнь еще секунду назад висела на волоске. – Храм выше Церкви, говорили тамплиеры-храмовники, Церкви падают, а Храм остается. Церковь и Бог – это разные вещи, как любовь и секс. В этом вся соль: в понимании, что тебе нужно: просветления или возможности купить у священников грамоту о прощении грехов. Вообще, этот торг, ведущийся от имени Бога просто омерзителен: ты соблюдаешь простые религиозные формальности, а мы тебе за это даруем вечную жизнь. Думаю, что все, что касается церкви в Евангелии неверно понято или намеренно искажено.
- Может, это у каких-нибудь католиков или протестантов такие проблемы, в России все совсем по-другому… - молодой человек в задумчивости уставился в пол.
- Не думаю. Риторика только иная: православие, народ-богоносец, Москва – третий Рим… А на самом деле, в народном понимании попы - это одно, а Бог – совсем другое. В 1917 году народ ведь не против Бога восстал, а против церкви и попов. Потому что церковь к тому времени перестала быть утешительницей сирых и убогих, а сросшись с несправедливой и жестокой властью, стала ассоциироваться со всем негативным, что тогда в русском государстве было. Попы превратились в алчных, жадных и бессердечных чиновников небесной канцелярии. Вот народ и ринулся рушить церкви и вешать священников. А сегодня патриархи опять бесстыдно заигрывают с властью, раздают церковные награды ворам и бандитам. Увы, но урок видно не пошел впрок...
- Не заговаривайте мне зубы, профессор! Скоро полночь, и, по-моему, мы с вами все уже выяснили. Я считаю, что вы виновны в том, что моя девушка оказалась при смерти, и за это будете мной казнены…
- Мужчина, который везде навязчиво всем говорит, что он всю жизнь любил только одну женщину – или лжец или непроходимый дурак, - профессор состроил гримасу и развел руки в стороны, как для объятья. - Что ж, тогда стреляйте.
- Или лжец или не проходимый дурак? Что вы этим хотите сказать?
- То, что есть два самых распространенных заблуждения: женщины думают, что все мужики одинаковы, а мужчины думают, что все женщины – разные. Вы, кажется, собирались жениться на этой сучке?..
- Но-но, выбирайте выражения, вы ведь все-таки профессор, хоть и изгнанный взашей из университета, - ухмыльнулся молодой человек.
- Так вот, если женщина – друг человека, то жена – его враг, – профессор с силой опустил ладонь на стол. Внимательному наблюдателю было бы ясно, что он мучительно ищет продолжение темы, чтобы как-то выпутаться из непростой ситуации, в которой оказался. - Мало кто знает, что день свадьбы – это начало объявления войны, в которой нет места милосердию. Потому что нет ничего общего между романтической девушкой, которую ты любил, и той стервой, которая вечно всем недовольна. В жене нет ничего человеческого. Одни цели и задачи на текущий день. Планы и программы на твою зарплату. Сначала она говорит, что не будет посягать на твою свободу – ах, дорогой, ты будешь жить как жил! Я ничем не ограничу твою свободу! Просто мы будем жить вместе – ты же понимаешь, все эти ненужные разговоры о нас с тобой… Просто, давай жить вместе, больше я ничего от тебя не прошу! И ты сдаешься – ты же не имеешь еще опыта войны с этими страшными монстрами в юбках. Вторым шагом закабаления будет ребенок.
А после этого ты никуда не денешься – будешь с утра до вечера вертеться как белка в колесе, чтобы платить за квартиру, кредиты, садик, школа, холодильник и его содержимое! Забудь о свободе, парень, она знает, как превратить твою жизнь в ад… Женщине нужен любимый человек, и она успокоится с ним рядом. А мужчине одной женщины всегда будет мало.
Я, например, расстаюсь с женщинами на пике отношений – это очень эффектно, такое не забывается. Без каких бы то ни было объяснений – останови мгновенье, и ты будешь прекрасен.
- В чем же тогда, по-вашему, смысл жизни, в чем главная ценность, истина этого мира?
- А истина, молодой человек, она не посередине… Она всегда – в глубокой жопе…- задумчиво произнес профессор Ковалевский. - Женщина – это тюрьма, и, как в тюрьму, в нее легче войти, чем потом выйти.
Произнеся это, профессор нажал на ввод и из компьютерных колонок раздался женский голос, так знакомый молодому человеку:
- Ты открываешь меня, как материк, дорогой профессор, а я бы хотела, чтобы ты открыл меня, как банку шпрот...
- Не сейчас, моя радость, у папочки, правда, очень много работы…
- А папочка не хочет наказать свою непослушную дочурку? Ну пожа-а-луйста, ну не будь занудой… А я помогу тебе, мой мерзкий старикашка… Иди сюда, я подниму твой жизненный тонус…
Ковалевский развернул монитор компьютера так, чтобы молодому человеку было не только слышно, но и видно…
Выстрел прогремел совершенно неожиданно – профессор охнул и глубоко осел в кресле. В комнате запахло порохом, и воцарилась звенящая тишина.
Ковалевский закашлялся, громко сказал: «О, черт, нет...», потом резко приподнялся и поглядел на пол. Молодой человек лежал лицом вниз – он выстрелил себе под подбородок. На затылке, там, где вышла пуля, у него зияла огромная рана. Стол, кресло, книжные полки были густо забрызганы его кровью и мозгами. Профессор нервно потер лоб рукой, обошел стол и остановился над телом.
- Красота – страшная сила, сила – страшная красота, - пробормотал он. – Впрочем, это уже сплошная оперетта…
Постояв еще с минуту, он вышел в прихожую и набрал номер полиции: «Да, попытка ограбления…Какой-то психопат…Направил пистолет…Завязалась борьба, я схватил его за руку, и тут прогремел выстрел», - сказал он в трубку и назвал номер своего дома и квартиры. Вернулся в зал, подошел к компьютеру и удалил несколько файлов.
- А стихи у нее, действительно, были замечательные, просто гениальные ведь были стихи… - задумчиво промолвил профессор Ковалевский. Он вновь сел за стол, открыл в компьютере папку «Стихи и проза А. А.» и стал читать: «…Как ёлочные игрушки, нас снимут с тобой с этой ёлки, которую кто-то глупый назвал древом жизни… Снимут, положат в коробку, укроют ватой, серпантином, дождём за тридцать копеек – до следующего года… А к новому году мы воскреснем, и снова заблещем на ёлке – в другом, правда, измеренье…»
Подойдя к окну, Ковалевский посмотрел вниз. Полицейская машина еще не подъехала. А в городе стояла настоящая золотая осень – прекрасная, яркая, удивительная, поэтичная. В такую осень чертовски хочется жить…
