Просто писать трудно

(беседа с В.Токмаковым)

Журналист и писатель по разному работают над словом  Прозаик Сергей Бузмаков пишет медленно, издается редко, однако  уже имеет свой устойчивый круг читателей, ценящих его  писательскую честность и простоту. У него вышло две книги прозы,  первая двенадцать лет назад. Журналист Сергей Бузмаков работает  на краевом радио, воспитывает двух дочерей.  Выход второй книги  "Напиши мне письмо" совпал с сорокалетием автора. Как говорится,  есть повод.   Не превращать жизнь в литературный лубок 

- Сергей, для кого-то покажется слишком смелым и самоуверенным  то, что ты в новой повести "Жили-были" пишешь о себе, своих  родителях и родственниках, не изменив даже имен и фамилий?

- Я ставил перед собой задачу - быть предельно искренним и  говорить правдиво о самых близких людях, в тоже время, не  превращая их жизнь в литературный лубок. Хотелось детально  запечатлеть эпоху, в которой жили мои родители. Я готов вслед за  Евтушенко повторить:  "Людей неинтересных в мире нет".   Бунина я как поэта ставлю выше прозаика: "Сердцем помню только  детство, остальное - не мое". В моем сердце присутствовали  только воспоминания детства, воспоминания той эпохи, я должен  был отобразить их честно, без всяких выкрутасов взрослого  человека.  Предельно искреннее отображение жизненных впечатлений  ребенка, который познает мир через людей, которые рядом. А рядом  с ним - родители, учителя, родственники, это было главной целью - пробудить собственную душу, и посредством художественной  памяти выразить то время, в котором я жил. Не надо загонять  своих литературных героев в какие-то схемы, искусственно  придумывать положительное или отрицательные черты. Я понял, что  просто писать очень трудно.  

- Ты определил свое произведение как "повесть-мозаика", что это  за жанр? 

- Произведение состоит из самостоятельных частей, объединенных  одним героем, но не имеют конкретной, жесткой сюжетной линии. В  один прекрасный момент эти самостоятельные куски текста я решил  объединить в одно, получилась "повесть-мозаика".    Разбудить читателя.

- Какую задачу максимум ты перед собой ставил?

- Я ставил перед собой две задачи - вернуться в давно ушедшее  прошлое, запечатлеть его, сохранить то время, свое детство и  своих родителей, и второе - разбудить читателя, заставить его  пережить еще раз свою молодость.  Мы все стремимся к цельности и  простоте. 

- Это твоя литературная позиция, писать предельно простые, без  какого-либо вымысла тексты, игнорируя литературную моду?

- Наоборот, литература в жанре нон-фикшн ("без вымысла" - В.Т.)  переживает сейчас своеобразный бум. Сила подобных произведений в  крайней правдивости, искренности, достоверности.  Если бы в  своей повести вместо фамилии "Бузмаков" я поставил "Иванов" я бы  утерял часть искренности и силы произведения, воздействия на  читателя.  Я хотел, например, рассказать о судьбе своего отца,  человека глубоко порядочного, которого в 1948 году при Сталине  осудили на 20 лет за "групповое убийство", в котором он не  участвовал (из гордости взял вину на себя). Ему выпало испытание  провести 12 лет в тюрьме и лагерях, выжить и остаться человеком.   Рассказать не прячась за литературный вымысел, а называя вещи  своими именами.

- В литературе существует много других жанров, направлений,  школ, не обедняешь ли ты себя, ограничиваясь только голым  реализмом?

- Я много читаю, и может быть, это по своему плохо, в какой-то  момент это мне мешает.  Хотя я понимаю, что лучше быть много  читающим человеком, чем вообще не читающим. Надо быть в курсе,  что интересного происходит в литературе. В конце концов это  инструментарий писателя: владение литературными приемами, стилем  и языком, умение выстроить композицию и так далее. Надо читать и  газеты, но особенно произведения, о которых заговорили,  заспорили, причем в любых жанрах, чтобы взять у них лучшее,  чему-то научиться.  Составить свое мнение, а не повторять чужое.   Если писатель ничего не читает, это видно по его произведениям.   Он предсказуем, а если от художника ничего не ждешь, жалко  тратить на него время и деньги.   Думаю, что писатель должен ставить перед собой такую цель,  которая может быть изначально недостижима. Но эти его  заблуждения, ошибки, и становится подчас великими  произведениями.

- Почему ты избегаешь писать о современности?

- Я не накопил в себе еще писательской честности и ясности в  оценках того, что с нами происходит в последние годы.  Думаю,  нужно большое произведение, в котором можно отразить наше  противоречивое время. Если ты к этому не готов, то не надо  дурачить ни себя, ни читателей.   Все эти годы я веду подробнейший дневник, куда заношу мысли,  характеристики людей, ситуации, факты.  Может быть у меня  короткое дыхание, не хватает пока энергии на большую вещь.   Форма повести-мозаики мне более близка, собирание из осколков  единого целого.  

- Герой нашего времени, какой он?

- Я его пока не вижу. По крайней мере цельной личности достойной  стать литературным героем. Хотя, может быть сегодняшний герой и  не должен быть цельной личностью. Наоборот, он состоит из частей  нескольких эпох, противоречивых ценностей и знаний.  Но главное,  чтобы он окончательно не превратился в существо, лишенное  собственного мнения, озабоченного только материальным  благополучием. Довлатов и триста грамм водки

- Когда журналист издает книгу, сразу вспоминается Сергей  Довлатов, как ты к нему относишься?

- Я пережил, как многие, увлечение Довлатовым.  А если ты  чувствуешь, что тебя какой-то писатель увлекает - остановись,  пережди, не спеши писать сам.  В последнее время появилось много  писателей-эпигонов, имитирующих манеру и стиль Довлатова:   повествовательная манера, короткие предложения, самоирония.  У  меня была написана под Довлатова небольшая повесть. В ней я  рассказывал о своей работе в газетах, в 1990-е годы их много  открывалось и закрывалось, в них ничего не платили, но зато  работали уникальные кадры.  Многие из них, правда, не садились  за работу пока не выпьют триста-четыреста грамм водки.  Но когда  я написал об этом, я вдруг увидел, что это - Довлатов, и повесть  так и осталась неопубликованной. Но когда говорят, что Довлатов - это литература только для журналистов, меня это оскорбляет, он  большой, настоящий писатель.  

- Сложно работать на радио и писать книги?

- Журналист и писатель по разному работают со словом. И поэтому  думать, что процесс создания статьи, радиопрограммы тот же, что  и художественного произведения - просто глупо и оскорбительно  для писателя. Переключиться с журналистского текста на  художественный очень трудно и не каждому удается.  В тоже время  мы ведь понимаем,  другой жизни у нас не будет: это не  серебряный век с его отношением к творцам, и не советская  синекура.  Но я всегда вспоминаю слова Марка Аврелия: если не  можешь изменить обстоятельства, измени отношение к ним.

- Твои первые публикации приходятся на 1980-е годы, правда,  тогда ты писал несколько иную прозу? 

- Жить в "эпоху перемен" -  для писателя большая удача.  Я и  тогда был искренен, когда писал экспериментальную прозу.  Это  было время эксперимента, поиска нового, небывалого.  Смелость в  творчестве ценилась больше собственно таланта. Но писатель  должен эволюционировать.  Не меняется только дурак, сказал  Пушкин.  Я не согласен с определением, что мое поколение "сорокалетних" -  потерянное. У нас все поколения были потерянными - пушкинский  Онегин, лермонтовский Печорин, и далее Базаров, Обломов,  Ставрогин. На Западе Хемингуэй с Фицджеральдом и Ремарком тоже  писали о потерянном поколении. А оглянешься - великая  литература.  Может быть и сегодняшняя молодежь, которую все  ругают, идет иными путями? У них иные формы самовыражения?  И  то, что нам кажется незначительным, может быть имеет более  глубинные процессы.  Сегодняшние 20-летние тоже ведь что-то там  почитывают, пописывают, а потом как выйдут на сцену, да как нас  всех удивят!