Есть люди настоящие (подборка стихов)
Северов Дмитрий▼ ЕСТЬ ЛЮДИ НАСТОЯЩИЕ (подборка стихов)
● ● ● ● ●
Когда пищат стихотворений груды
(я их кормлю с пипетки, как котят),
выходят люди разные оттуда,
выходят, завывают, говорят:
– Нас тоже – били,
за руки – хватали
и за волосы – через лес несли,
на борозде крапивою пугали,
из тела душу брали-выжигали,
завязывали в мёртвые узлы.
Но ты, такого сроду не видавший,
что можешь ты сказать о жизни нашей,
когда у нас и радости полно,
какую ты не сможешь – в эти книги –
подобно шестиногой оленихе,
вытаскивать из высохших болот?
(Я всех, пролезших, вышедших, не сдам,
как пешки, как рассыпанные карты.
Стихотворения растут, подобно львам,
но вырастают – всё же – леопарды.
Когда ж я волю этим людям дам,
то, кажется, взревёт огромный прайд.
И пасти скажут мне, как должно ртам:
– Они тебя как звери пожирают.)
● ● ● ● ●
Так терял я, терял… что – навряд ли вернутся обратно.
И тогда мне подумалось, что – на самом ли деле –
что – неужто и правда – я – так умею любить
(так безжалостно, больно, – что можно – за это – убить),
как не любите вы, – и навряд ли когда-то умели?
Нет, нельзя так любить, как люблю я снова и снова –
тебя (так не любят, а – умерщвляют и жрут).
Так любить – что каждое слово – звучит, как проклятье,
и руки – не лебеди, не стебельки, не объятья –
а – струны, удавы, жгуты, – обвивают и жмут.
Как положено зверю: медведю, тигру и волку,
о совести я говорю – ни шатко ни валко,
и кажется, что от этого мало толку,
но я – открываю – все колдовские клетки:
летите, бегите – мои – любимые детки,
мне вас уже – ни для кого – не жалко.
● ● ● ● ●
Есть люди настоящие: они
в движении на лошадей похожи.
О грации не думая своей,
и думать не догадываясь – тоже,
идут, идут, не маясь о себе,
не маясь ни о ком – о, как хотел я
ходить, как эти, в светлой пустоте,
но не хватило смелости и тела.
Когда слетелись ангелы с небес
глядеть, кого и что на свете гложет,
я с палкой шёл – в туманной дымке весь –
как жалкая стреноженная лошадь.
Я сам не свой под вечер просыпался:
я стал бессмертным на изломе дня.
И ангел мне печальный улыбался,
как будто в шею укусил меня.
● ● ● ● ●
– Сначала больничный пол был мне ужасно противен,
и я его мыла – только – в резиновых жёлтых перчатках
(перчатки рвались и пили тёмно-холодную воду,
под ногти мне заходили остатки чужих болезней).
Я мыла больничный пол, с утра и до вечера – мыла,
я мыла его, пока не стал он совсем родным,
пока не легла я – однажды – прямо на мокрую плитку,
не то чтоб устала, – а просто – как будто бы стала – тряпкой, –
говорит Альбина Сергеевна. А я продолжаю – молча:
"Это очень похоже, должно быть, на то, как с тобой мы любились:
о, эта суровая хватка, о, этот напрягшийся хвост.
Тебя не любил я и трогал – сначала – почти что с презрением,
зажмуриваясь, удивляясь, твоей густотою давясь,
а потом – совсем по-другому: как будто и правда – влюбился,
как будто с тобою родился и в жидкости – нашей – лежал", –
голова говорит на коленях, на твоих – как верблюд – коленях,
и ты голову гладишь и слушаешь, понимаешь едва, но молчишь.
Голова превращается в кошку и бежит под кусточек за мышкой,
а потом в колобка превращается – ни догнать его, ни проглотить:
так однажды сбежал он от девушки, так однажды сбежал он от мальчика,
а теперь он сбегает от дяденьки – весь изгрызенный, чёрствый, сухой.
И осталось ему – три репейника, чёрной соли три троеперстия,
три истерзанных до исступления, три измученных сердца. А ну,
три, Альбина Сергеевна Лобова, пол больничный – я кубарем выкачусь –
лысый, адовый, неузнаваемый –
головою гулять по нему.
● ● ● ● ●
Нет, не долго ходить – в шубе овчинной – подонку.
Про него на весь окоём дурная разносится весть.
Я тебя угадал-ухватил – за трепещущий хвост и за холку,
ощипал и обдул – вот какой ты – взаправдашний – есть:
ни одна не оплавилась из догорающих свеч
и зверь ни один из леса не выбежал блудный.
О, если гнилые слова можно было бы взять и сжечь,
о, если б они – как и всё на земле – горели,
я бы взял и поджог их, –
что – про тебя – говорили
и когда-нибудь скажут – все эти добрые люди.
Оплёванный всеми,
всех лучше и чище ты тут.
Но какие экземы
и язвы
на теле твоём цветут;
но какой ослепительный сад
из ран – раскрывается – красных,
что и мне – как же знать, как знать –
однажды – удастся ли разве –
как прежде – тебя распознать
в безобразьи – твоём – прекрасном.
● ● ● ● ●
Не стану я сам никогда ни добрее, ни злей:
жизнь моя – холмогорская кость резная;
но сколько вас, господи, ходит по этой земле,
а я – про тебя – никогда ничего не узнаю.
Узнаю про руки – другие, хмельные от пота:
поднимут они меня – все – из неведомой тьмы.
Кто-то подточит, кто-то подрежет, а кто-то –
плюнет и бросит; или же ляжет костьми.
Спасибо тебе, – за то, – что уже после них
я всё-таки понял – так поздно, нелепо и слабо –
что жизнь моя – кость – из рук ненаглядных твоих, –
из рук – ненавистных, забытых, исчезнувших – папа.