МУЗА-ОСЕНЬ

Пожелтев, покраснев, изменив свою суть  – гугеноты, 

Оторвавшись от веток, взметнулись стеною цунами.

В сонной роще гудящие басом деревья-блокноты

Разбросали вдогонку вселенным листки с письменами.

Я ищу письмена и сшиваю неспешно стежками

Перекрученных троп, крутизной восхищаясь извилин.

Сквозь тягучий мираж пролетел, с площадными смешками,

Над кустами рябин до конца не проснувшийся филин.

Под ногой перезрелых листков шелестящая осыпь.

Стылый ветер мне в уши свистит несусветную ересь.

На пригорке кургузом ольхи одинокая особь

Ждёт печально кого-то, накинув истлевшую ферязь.

Бабье лето, спеша, поклонилось друидову храму

И стремглав унеслось, за собой не оставив и следа.

Октябрю чёрный дятел стучит на ольхе телеграмму,

Умоляя вернуть, хоть на время, сбежавшее лето.

Тихо музы поют – слышу явственно ямбохореи – 

Время их подошло. Мир мой с духом искусства соосен.

Объявись, наконец, и покой привнеси поскорее 

В беспокойную душу мою, благодатная осень!

БОРИСУ РЫЖЕМУ

Чувства – шалый пожар.

Мысли – дикие орды.

Я был юн и поджар,

Как английские лорды.

Крал, где можно, металл.

Делал острые финки.

Знал базарных «кидал».

Бился насмерть на ринге.

Пил портвейны «Самтрест».

Был в страстях неуёмен.

Но однажды мой крест

Стал, увы, неподъёмен.

Мне б подняться со дна,

Да опутан я дрянью.

В небо тропка одна – 

От греха к покаянью.

По пятьсот выпил три – 

Всё закончилось комой.

Слышу голос внутри,

Мне совсем незнакомый:

«Хочешь муки? – Изволь!»

В душу вбили мне сваю…

Покаянную боль

Я в стихи отливаю.

Что стекает с пера – 

Люди хают облыжно.

Наступила пора

Удалиться неслышно.

Но в тумане пути

И тропиночки склизки.

Мне отсюда уйти

Не дано по-английски.

Душу выкрошил червь,

Словно диггер траншею.

Чую, галстуком вервь

Туго вздета на шею…

АЛЛИЛУЙЯ ИЕРУСАЛИМУ

Гряды холмов с кустами кофе.

Адам, зарытый на Голгофе – 

С ним рядом древний пилигрим.

Прекрасен Ерушалаим!

Пустынь расплавленных желтуха,

По склонам стелется арча.

Обитель здесь Святого Духа – 

Тут камни спят, мироточа.

Кружась по каменной спирали

Петляет древняя тропа.

По ней в растоптанной сандальи

Прошлась Спасителя стопа.

Обетованный Иудею – 

В счёт неоплаченных долгов – 

Взрастил великую Идею

Кровавый чередой Голгоф.

Столетья был ты несвободен,

Но от Креста неотделим.

Здесь битвы шли за гроб Господень

И горний град Ерусалим.

Доныне, в праздник светлой Пасхи, 

Как по сюжету вечной сказки, 

Во храме Гроба в грот притворный

Нисходит Огнь нерукотворный.

Под сводом радужно бликуя.

Я, видя весть Благую в блице,

Вселенской – в будущем – столице,

От счастья плача и ликуя,

Кричу, рыдая – аллилуйя!

Смотрю сквозь дым времён разъятый – 

Терновый куст, огнём объятый,

Пылает, но не опалим.

Прекрасен Иерусалим!

* * * * *

Опять спешу я в ветхое зимовье,

Где юность возвращается ко мне,

Бегу туда, где прячется безмолвье,

Рассыпав тишину среди камней.

Кричу «ау!» – в ответ мне – «Кто вы? Где вы?»

Я здешних мест хранитель и друид.

Я там стою, – где храм Пречистой Девы

И под скалою ручеек струит. 

Мне сводит дух дыхание нарзанье.

Сплетая вод Божественный декор,

Родник бормочет древнее сказанье.

И эхо гулко мечется меж гор.

Кружа балет, наводят тени ретушь.

От пустоты осенний лес продрог.

Листвы осин  проржавленная ветошь 

Летит ко мне вдоль тропок и дорог.

Свет от звезды вдоль каменных карнизов

Ползет за край, ломаясь об углы,

Остаток дня затейливо нанизав

На остриё серебряной иглы.

В ночной глуши, где каждый шорох жуток

И в темноте потерян след зари,

Приходит час – кромешный промежуток – 

Когда фырчат от злобы упыри.

Ночная тьма, виденьями листая,

Замкнула мир невидимым ключом.

Внезапно солнце, из-за стен Китая,

Коснулось неба тоненьким лучом.

Фантом зари в глубинах скальных граней

Блеснул, как зеркала солдатских блях

В парадном строе. Тут в тревоге крайней

Проснулась птичья стая на полях.

Вскричал вожак – и вот, за птицей птица,

Вспорхнул косяк, как веку испокон,

Чтобы лететь туда, за Арагон

(Где в теплом море плещется дракон), 

Не ведая, что там не угнездиться.

ЗАПОВЕДНИК

Застыл на веки вечные нирванно,

Внимая тишине, гранитный пест.

Сползают по шиханам тучи рвано,

Напоминая вымокший асбест.

Горят холмы  – подобье древних скиний – 

В лучах зари, как ангел-шестокрыл.

Осенним утром робко первый иней

Хрустальной крошкой всё вокруг покрыл.

Студёный ключ смывает прах в овраги.

Паук кусты укутал в свой виссон.

Сороки, облачённые во фраки,

Сидят на ветках, погружаясь в сон

Безудержным верхушек крон качаньем.

В тени дерев мышкует горностай.

Безмолвье прерывается ячаньем

Летящих вслед за летом птичьих стай.

Клекочет первогодок-ястребёнок –

Просторов неба будущий колосс.

В зелёных иглах пихтовых гребёнок

Застрял туман, как пук седых волос.

Поганый гриб, страшась увидеть лося,

Присел в кустах – иначе шляпка с плеч.

Ползучий гад, в сухой листве елозя,

Спешит скорее на зиму залечь

В сырой земле, во мраке тьмы сурьмяной,

Зарыв себя в своей норе не без

Надежд восстать, когда весной духмяной

Взойдёт светило шанежкой румяной,

Сверкнув на гжели девственных небес.

* * * * *

Парк. Ограда литая.

Средь деревьев больших

Видел я, как, «летая»,

Ты лобзала чужих.

Всполох тьмы полуночной.

Чёрной бездны провал.

Зверем вскрик одиночный

Душу в клочья порвал.

Манит к звёздам дорога

Даже Гончих собак.

Я ж призванье пророка

Променял на кабак.

Встала жизнь на карачки.

Бывшей страсти полпред,

В фазе белой горячки

Ты попала в мой бред

И ко мне прикасалась,

Скинув белый халат…

Белизна оказалась

Цветом земских палат.

Звуки мерные капель

Тянут в сон. Я ослаб.

Надо мной острый скальпель

Задержал эскулап.

Я куда-то стопою

Утопаю нагой.

И в любви не с тобою

Обретаю покой…

МАРИНА

По краю вселенной,

Под сенью Селены – 

Соседствуя с колком, 

Где Фавны с Диором – 

Летящим из бездны осколком, 

Без жали,

Вписал огневым метеором

В скрижали

Гудящее

Тайными смыслами Слово,

Будящее

Душу мою Промыслово,

Кипящее лавой,

Шальными цунами.

Грядущее плещется славой 

За нами.

Сакральные символы тайного знака – 

То тень Мандельштама, то дух Пастернака – 

Парят меж плывущими в небе домами

Сквозь вату столетий седыми дымами – 

Сгустившись лохмато, 

И тут же растаяв.

Здесь призрак Ахматов

И призрак Цветаев.

Мой выдохся коник – 

Божественный сгусток

Небесных тектоник.

Беру недоуздок – 

Тащу, словно камень на тяже аршинном,

По небу Пегаса к небесным вершинам.

Гордыня клокочет,

Помощник мой в мыле – 

Не хочет

Копытом отмеривать мили

По тропке завитой,

Висящей над бездной.

Вдруг вышла Марина со свитой 

Небесной.

Я несколько сник 

(Я не выдался статью).

«Я Вашей напитан от книг 

Благодатью.

Марина, постой! Я, ей Богу, не струшу.

Вы в юности мне потревожили душу…»

Как будто в раю –  на блаженном Тиморе – 

В зените колышется синее море.

К Марине, стоящей в лагуне атолла,

Тянусь и почти что касаюсь подола.

Тут вспышка и грохот,

Как взрыв Санторина – 

Исчезла, под хохот,

В пространстве Марина.

Взвихрились тайфуны – кручёней каната.

Меня вам, Марина, бояться не надо.

Я русский поэт – не якут, не татарин.

Марина, тебе я за всё благодарен.

Спасибо заочным с тобою беседам.

Мне хочется в небе быть вашим соседом.

Простите сябра,

Коли долг неоплатен.

Ваш век – серебра.

Наш, Увы, не из платин…

ОХОТА 

                               П. Гладилину

Был вчера я на охоте, на плече держал двустволку.

Темень падала, съедая солнца бронзовый послед,

Что мазнул кровавым бликом в лёд закованную Волгу.

Я шагал, не замечая за спиной прошедших лет.

Слева снежные заносы и террасы гололедий.

Справа с гребня крутояра запорошенный трамплин.

Тихо тикали «Брегеты», отмеряя ход столетий…

Тут, как чёрт из табакерки, вдруг повис, упав на плети

Ив согбенных и плакучих из-за тучи, медный блин.

В паутине чёрных веток с филигранною резьбою

Зыбкий отсвет трепыхнулся, тронув липкую камедь.

От тоски Луна, заплакав, умоляла взять с собою.

С веток капала слезами пламенеющая медь.

Перепуганный немало этой редкостной добычей – 

В белый снег её не бросишь, не подаришь, не продашь – 

Я, поддерживая свято древний егерский обычай,

Сняв голицы, аккуратно положил Луну в ягдташ.

Мы пошли по крутояру, ночь во тьму следы вплетала.

Заводь звёздная сгустилась запредельной синевой.

По лесам дремучим где-то баба древняя летала

И неслась куда-то в ступе вдоль тропинки стержневой.

У промоины прибрежной волн холодных тихий выплеск

Заглушал собой гуденье трансвселенской пустоты.

В дикой чаще грозно вспыхнул двух звериных зраков выблеск,

Озирая совершенство первобытной простоты.

У меня свело дыханье. Кровь вскипела духом бражным…

Незаметно подготовив дню грядущему причал,

Ночь прошла, как жизнь проходит, сгинув в Лету с днём вчерашним.

Вещий Феникс в вышнем небе зов бессмертья прокричал…

* * * * *

В чаще светится рыже,

Семафоря мне, клёст.

Лезут снежные грыжи

На дорогу внахлёст.

В направлениях южных

Где-то прячутся льды.

В завихрениях вьюжных

Скорбно плачут альты.

Чёрный столб – древний схимник – 

Держит проволок сноп.

Не закатанный зимник

Вызывает озноб.

Тенью жизни испитой

Хутор врос в лебеду.

Я дорогой разбитой

Вдоль России бреду

В мир слепящих окошек

Всевозможных «инвест».

В край непуганых кошек

И заблудших невест.