ИЗ СЕРИИ «СТИХИ ДЛЯ ДЕТЕЙ»

Не бойся, на свете не будет войны, ни маленькой, ни большой,

Не будет у жизни моей цены, и рублика за душой

Не будет больше, а будет хлеб – лепёшки из конопли.

Ты спросишь однажды, маленький мой: «Какие они, корабли?»

И я расскажу, что они нежней твоих молодых ногтей,

И я расскажу, что они светлей, чем слёзы в глазах детей,

Что твёрже, чем град, что добрей костра и даже быстрей, чем свет.

Так я расскажу тебе, маленький мой, о том, чего в мире нет.

О том, что твой прадед пришёл с войны, о том, что сирень цвела,

О том, что бабушка где-то живёт, а вовсе не умерла,

О том, что нету царя добрей, чем наш милосердный царь,

О том, что нет чужих матерей, что пахнет клубникой гарь.

Что нету на свете чёрных дымов и нету белых костей,

Никто никогда не сжигал свой кров и не убивал детей,

Никто не молил, чтобы дал Господь ему помереть к утру,

О том, что ты самый счастливый, о том, что я никогда не умру.

Как короток путь от мечты до войны, от маленькой – до большой,

Которой мы все от рожденья больны, и каждый живёт больной!

Когда ты запьёшь дождевой водой лепёшку из конопли,

Тогда ты узнаешь, маленький мой, какие они, корабли.

● ● ● ● ●

Я ждала тебя, как из тысяч войн 

жёны не ждали своих мужей.

И молчали псы, и домашний кот 

на коленях спал и щадил мышей.

И погряз в пыли постоялый дом, 

и травой порос залежалый свет.

Мне сказала ночь: ты придёшь потом, 

когда сгинут сто отдышавших лет.

Застоялась рожь, захворал отец, 

замело пути, почернел алтын,

скисли щи в печи, подавился крик,

в ангелочках твой засиделся сын.

Степь да степь кругом,

тишь да блажь в тиши,

караси в реке, скороход в пути.

Я ждала тебя, вот и ты теперь

подожди, родной, подожди.

Прогорит зима, отойдёт трава,

и ещё зима прогорит в печи.

Я ждала тебя, вот и ты теперь

не спеши, родной, помолчи.

Ты же знаешь сам, что таёжный зверь

не идёт на шум, не идёт на свет.

Пол-луны в окне – это мой вопрос,

пол-луны во мне – это твой ответ.

В четырёх углах только пыль да пыль,

несказанных слов невозможный рой.

И два метра – как два десятка миль.

Дождалась. 

Боюсь

говорить 

с тобой.

ИЮЛЬСКАЯ МОЛИТВА

I

Папа, мне страшно. Каждую ночь над моим домом пролетают истребители СУ-24 и ещё иногда вертолёты, «геликоптеры», как зовут их в далёкой Америке, в Англии, в мире белых костей, голубых кровей, золотых людей. «Геликоптеры» – это как будто птеродактили. «Геликоптеры» – это как будто ожили драконы, стрекочут своё: «Тра-та-та-та! Жизнь – суета. Все без креста. Тра-та-та-та!» 

Мчатся драконы, и кажется, что мертвецы поднимаются и в строевой парад 

важно встают 

и друг другу твердят: 

«Это живые гниют.

Это живые смердят. 

Мы долго спали. Так неча шуметь, пущай и они поспят.

Это живые смердят.

Это живые смердят».

Папа, мне страшно. Не надо вставать! Я не хочу умирать.

II

Что видишь ты, папа, со своих голубиных небес, со старых карнизов, 

с пустых подоконников выбитых окон брошенных новостроек? 

Что видишь ты, папа, мой папа по имени Йорик, 

извозчик и просто бродячий шут. 

И не такие летят, и не такие гниют...

У нас в Эльсиноре еще продают колбасу, 

и желтые головы сыра разят уютом. 

Но только где-то летят и летят проклятые СУ, 

и плачет соседка: «Погибла моя Анюта». 

И плачет соседка: «Зимою и Крым – не Крым, 

Москва – не Москва. Почему-то такая штука...» 

И солнце садится, и стелется жёлтый дым, 

и у подъезда неистово щенится сука.

Папа, мне страшно. Не надо вставать! Я не хочу умирать.

III

Папа, мне страшно. Выросли дети, которые не видели войны и не знают, как она страшна. А самое главное, папа, что им очень нужна война. 

Они говорят: «Гнать бы в шею царя», не зная других царей. 

Они говорят: «Надо гибнуть не зря» и не рожают детей. 

Они говорят, что должны рисковать, и силы хоть отбавляй.

Папа, мне страшно. Папа, спаси мой маленький хрупкий рай:

мой золотой буржуазный быт с корабликом на стене,

подаренный бабушкой малахит,

речной пейзажик в окне,

и умные книжки, и письменный стол,

и восемь сортов конфет,

платья и ленточки, чистый пол, игрушечный пистолет.

Спаси собаку и роскошь день лениво лежать на пляжу...

А главное – маму мою и детей, которых и я рожу.

● ● ● ● ●

Нарисуй меня на стекле крылом, на песке – пером, золотой волной.

С топором, с клюкой, босиком, с цветком

Я приду домой.

Без башки с тоски, без ноги, руки,

Может быть, без двух,

Буду смех и слух, буду грех и дух, буду тих и сух.

Буду песню петь и в печи гореть,

Буду выть огнём и гудеть в трубе,

Как шатун-медведь, как чумная смерть,

Когда ты не ждёшь, я приду к тебе.

Я приду к кресту, ко двору, к скоту,

К воробью, к дрозду под горячий дождь.

Будет преть листва плодоносных кущ,

Разрастаться плющ, размножаться вошь.

Народят щенков сто дворовых сук.

Стук-постук каблук, стой-постой, солдат!

Будешь смех и слух, будешь грех и дух, будешь тих и сух,

Промолчишь про ад.

Молодой солдат, я приду с тобой,

Пусть меня не ждут, но к тебе домой.

Я приду домой как герой, живой,

С головой. Такой, как полночный зверь.

Под собачий вой и сквозь бабий рой

Твой отец седой мне откроет дверь.

Заползу в избу, в изразцы, в резьбу,

Захочу в свечу, захочу – в еду.

И в твою луну, и в твою жену, и в твою звезду.

Широка река, широки поля,

На твоих устах буду греться я,

На твоих руках буду видеть сны,

Сны твоей земли и твоей луны.

Помнишь, был овраг, в нём росли кусты,

Где-то в тех кустах потерялся ты.

 

ЗОЛОТОЙ ПОЛК

Как в атаку наш золотой полк

Как один встал, а потом лёг.

Как один лёг целовать снег

И закрыл пятьсот восковых век,

Так вошли пятьсот восковых рук

В тёмно-серый дёрн, как входил плуг,

И, гребя в земле, в опустевшем рву,

Всё шептал солдат: «Я плыву, плыву…»

И молчал народ, будто знал народ,

Как вставал рассвет из грунтовых вод,

Как один солдат к той воде приник,

Обнимал, как мать, чёрный материк.

В тёплой-тёплой тьме под земной корой

Славный полк опять становился в строй – 

Двести целых и пятьдесят калек – 

Их несла, как длань, гладь подземных рек

Светлой пылью лечь в грунт других планет.

Есть лишь Бог живых, Бога мёртвых нет.

ВРЕМЕНА ГОДА

Осени нету. 

Просто 

под занавес лета приходят

Два записных идиота – 

клоуны Красный и Желтый.

Нет и зимы на свете. 

И солью облеплены ёлки,

И солнечна кровь оленя, 

убитого из двустволки.

Нет и весны на свете, 

ни пафосной, ни безмерной.

Пылает бессчетное лето 

стареющего Агасфера...