«…13 февраля 1942 года в Барнаул приехал Вольф Мессинг. В афишах, которые трепал ледяной, фев-ральский ветер, значилось: «Вольф Мессинг. Пси-хологические опыты, сеанс гипноза. Научная лек-ция, ответы на вопросы». 

Конечно же, никакой лекции не было. Устроители вечера решили, таким образом, хотя бы формально обойти советскую цензуру. Люди пришли, чтобы увидеть, как единственный в Стране Советов «раз-решённый» телепат, гипнотизер, ясновидящий, ученик Фрейда и знаменитого доктора Абеля – Вольф Мессинг,  будет читать мысли на расстоянии, предсказывать будущее, раскрывать тайны прошлого, и прочую ерунду, так любимую простой публикой. 

Имя его давно уже обросло слухами и фантастиче-скими небылицами. Поговаривали, что Мессинг сказочно богат, и держит свои несметные сокро-вища дома, в огромном, кованом сундуке; что на свои деньги он построил истребитель для Красной Армии и несколько танков. В том, что сокровища существуют, не сомневался никто – на левой руке Мессинга сверкал огромный бриллиант, на правой – печатка с кабалистическими символами.

Вольф Мессинг проводил свой сеанс в так называ-емом Народном доме, единственно приличном здании в городе, приспособленном для выступле-ний. На этой сцене уже полгода показывали спек-такли актёры московского камерного театра Таи-рова, эвакуированного в здешнюю глухомань осе-нью 1941-го.

Перед выступлением за кулисы поздороваться с маэстро зашли поэт-имажинист Вадим Шершене-вич и ведущая актриса таировского театра Алиса Коонен. Мессинг был знаком с ними ещё по Москве.  

- Здравствуйте, мой дорогой маг! – протянула ему руку Алиса Коонен.

- Ну что вы! Какой я маг! Это вы – настоящая волшебница! – лукаво ответил Мессинг и поцеловал Коонен руку. 

- Вольф, скажите, как ясновидящий  - я получу Нобелевскую премию? Или хотя бы Сталинскую? – Шершеневич язвительно улыбался.

- Непременно получите Вадим, вам осталось только написать какого-нибудь «Гамлета», так сказать, на современном материале, - многозначительно поигрывал бровями Мессинг. Все весело засмея-лись.

Стали, перебивая друг друга,  вспоминать общих московских друзей: как они, что с ними, живы ли? 

Мессинг по-своему любил поэзию и поэтов. И сейчас он, вспомнил,  как молодой и дерзкий Шершеневич в какой-то своей статье написал, будто имажинизм таит в себе зарождение нового общечеловеческого идеализма арлекинадного по-рядка. И что имажинисты реформируют роман-тизм, испытывая его иронией и низменной реаль-ностью. Что ж, имажинизм благополучно умер, и никакого нового идеализма не зародилось. Даже наоборот. И сейчас в стране другие испытания, но тоже «низменной реальностью». Выходит, накар-кали, наарлекинили, так сказать, «непросвещённый абсолютизм». Цирк сгорел, и арлекины остались без работы. Быт всегда побеждает сознание.

Коонен, с лукавой улыбкой, поинтересовалась личной жизнью Мессинга.

- Удивляюсь, как это вы до сих пор не загипноти-зировали, и не заставили выйти за себя замуж ка-кую-нибудь настоящую красавицу?  

Шершеневич, сделав комичное лицо, расспраши-вал, где он прячет «передатчик», с помощью кото-рого помощники Мессинга диктуют ему ответы на каверзные вопросы зрителей?

Мессинг изобразил ужас разоблачения, и, схва-тившись за голову, умолял друзей не выдавать публике его тайну. Шершеневич согласился, но потребовал, чтобы Мессинг за его молчание всё-таки наколдовал ему Сталинскую премию.

Посмеявшись, поэт закурил трубку, и стал с любо-пытством разглядывать в специальный глазок, сделанный в занавесе собирающуюся в зале пуб-лику. Мессинг взял Алису под ручку, отошёл с ней, мило улыбаясь, немного в сторону и, вдруг посе-рьезнел. 

- Скажите, моя дорогая волшебница, а как себя чув-ствует наш поэт?

- По-моему у него всё нормально, - Коонен была явно удивлена таким вопросом, - вы же знаете, Вадим всё делает профессионально: стихи, фелье-тоны, переводы, влюбляется, острит, ненавидит, работает, выступает перед местной публикой. Пьесу написал для нашего театра «Приговор вы-носите вы» называется… Вообще полон творческих планов, - и, заглянув в глубокий провал тёмных глаз Мессинга, встревожено прошептала: -  Что-то не так?

- «Приговор выносите вы»? М-да… - пробурчал под нос Мессинг и помрачнел. - Не потеряйте, Алиса, его этой весной… это для него будет очень трудное время.

Мессинг замолчал, глядя долгим грустным взглядом на стоящего возле занавеса и наблюдающего за пуб-ликой Шершеневича.

До начала выступления оставалось несколько ми-нут. 

В этот февральский, вьюжный день Мессингу было не по себе с самого утра. В гостинице, он, сняв пиджак, ненадолго задремал на диване. Но через минуту резко, со стоном, проснулся. 

Это было давно забытое ощущение детского ужаса, предчувствия чего-то страшного. 

Он подумал, что, возможно, это предчувствие смерти? Но впервые в жизни ошибся. 

Дурные мысли продолжали одолевать его во время обеда в единственном в городе приличном ресто-ране № 4. «Почему № 4, если других трёх в городе всё равно не было?», - рассеянно думал он. 

Беспричинная тоска овладела им ещё сильнее, когда он отправился на присланном за ним автомобиле в Народный дом. 

Из окна автомобиля Мессинг задумчиво смотрел на занесённый снегом, ничем не примечательный сибирский город: деревянные домишки вдоль главного проспекта, огромные сугробы, редкие авто и бородатые мужики на санях и в тулупах. 

В глубоком тылу, в глухой провинции, на окраине империи... «Зачем я здесь?» - задавал он себе этот вопрос и не находил ответа. Ни денег, ни славы это выступление не принесёт. Но почему-то он сразу согласился ехать сюда, как только, через Росконцерт, поступило предложение. 

 

Ему давно уже надоели дурацкие восторги публики, особенно провинциальной: «У вас такая яркая, насыщенная, интересная жизнь! Как мы вам зави-дуем!» Знали бы они, чему завидуют, опрометью бросились бы к себе в коммунальные каморки, и никогда бы даже не думали, повторить его судьбу.

Мальчишкой, отказавшись учиться на раввина и сбежав из дома, в 1902 году Мессинг оказался в Бер-лине. Устроился работать посыльным в какую-то контору, но денег толком не хватало даже на еду. 

Однажды его послали с пакетом в один из приго-родов. Прямо на берлинской мостовой он упал в голодный обморок. 

Его привезли в больницу. Обморок не проходил, более того – пульса и дыхания не было, тело стало холодным!

И  Вольфа перенесли в морг... 

Мессинга спас случай. Студент-практикант, под-давшись некому импульсу, остановился у тела, и увидел, как у Вольфа чуть заметно дрогнули веки, а затем различил и еле слышимое биение сердца. 

Живой труп! Но в сознание Вольф пришёл лишь на третьи сутки, благодаря знаменитому профессору Абелю. 

Абель был действительно талантливым психиатром и невропатологом, пользовавшимся заслуженной известностью в своих кругах. Он и объяснил Вольфу, что тот находился в состоянии летаргии, вызванной малокровием, истощением, нервными потрясениями. Абель, к своему удивлению, открыл также, что Мессинг явно обладает сверхъ-естественными способностями.

Так Вольф Мессинг попал в берлинский панопти-кум. 

Еженедельно в пятницу утром, до того как рас-крывались ворота паноптикума, он ложился в хру-стальный гроб и приводил себя в каталептическое состояние. В течение трех суток – с утра до вечера – он должен был лежать совершенно неподвижно. И по внешнему виду его нельзя было отличить от по-койника.

 Берлинский паноптикум был очень своеобразным зрелищным заведением. В нём демонстрировались живые экспонаты, со всевозможными аномальны-ми отклонениями. 

Попав туда в первый раз, Мессинг попросту испу-гался. 

В  помещении рядом с ним стояла двухголовая женщина – вернее это были сросшиеся боками сестры-близняшки  из Индии. Они перебрасывались не всегда невинными шутками с проходившими мимо молодыми людьми, которых, естественно, прежде всего интересовало сколько у сестер причинных мест?

В другом помещении стояла толстая бабища, об-нажённая до пояса – с огромной пышной бородой. У неё было четыре груди. Кое-кому из публики она разрешала подёргать за свою бороду и даже прикоснуться к грудям, чтобы убедиться в их есте-ственном происхождении. 

В третьем месте сидел безрукий молодой человек, умевший удивительно ловко одними ногами тасо-вать и сдавать игральные карты, сворачивать са-мокрутку, зажигать спичку. Около него всегда стояла толпа зевак. 

Ко всему прочему он ещё и рисовал, зажимая ка-рандаши пальцами ног. Он быстро и точно набра-сывал портреты желающих, и эти рисунки прино-сили ему дополнительный заработок.  

А вот в четвёртом павильоне три дня в неделю ле-жал на грани жизни и смерти «чудо-мальчик» Вольф Мессинг.   

Через несколько лет имя Мессинга гремело по всему миру. Англия, Франция, Швеция, Япония, Индия, Южная Америка,– его выступления всегда проходили с аншлагом: «Каталепсия, гипноз, пе-редача и чтение мыслей на расстоянии и с завя-занными глазами. Предвидение будущего». 

 

Когда Мессинг вышел на сцену Народного дома в Барнауле и зал взорвался аплодисментами – его тревога только усилилась. Будто среди публики сидел кто-то, обладающей гораздо большей внут-ренней силой, чем он. 

Такое в его жизни было только раз. 

Тогда, в Берлине, уже повзрослевший, он встре-тился с самым знаменитым телепатом довоенной Европы, будущим астрологом Гитлера, лощёным и циничным Эриком Яном Гануссеном. 

Тот специально пришёл на выступление Мессинга. 

Перед началом, набриолиненый, в шикарном ко-стюме и лакированных туфлях, в сопровождении двух своих ослепительно красивых, стройных и элегантных помощниц, он  зашёл якобы просто познакомиться. И нагло уселся на единственный в гримёрке стул, так что Мессингу пришлось перед ним стоять. 

Развалившись на стуле и попыхивая сигарой, сдвинув свои густые, чёрные брови, Гануссен пре-зрительно осмотрел маленькую гримёрную Мес-синга. Они обменялись любезностями, а на самом деле  пристально всматривались друг в друга. Это была незримая борьба интеллектов, способных убить простого смертного, направь они на него сейчас свои внутренние импульсы. Телепаты  пы-тались прощупать мысли друг друга, понять, какой силой и возможностями обладает каждый из них. 

Наконец немец нервно хмыкнул и отвернулся, буркнув:  «Доннер-веттер!» («чёрт возьми!»). Ви-димо, он понял, что перед ним достойный сопер-ник. 

Как только  Гануссен, в сопровождении своей сви-ты, ушёл, Мессинг, побледневший, с трясущимися руками, обливаясь потом, рухнул на освободив-шийся стул.  

- Что с вами Вольф? – спросил Мессинга перепу-ганный толстяк-импресарио, с которым они рабо-тали многие и многие годы.

- Я видел его будущее, и оно было ужасно, - сказал Мессинг. – Но я ничего, ничего не могу изменить!

Это было в 1931-м. А в 1933-м, тело «астролога Третьего Рейха», «великого и ужасного» Яна Га-нуссена, нашли в лесу, изрешечённое девятимил-лиметровыми пулями. Чистокровный еврей, выда-вавший себя за отпрыска датских аристократов, стал сильно мешать кому-то из окружения фюрера... 

Мессинг стоял на сцене безвестного, забытого Бо-гом провинциального городка, и притихшая пуб-лика уже несколько минут ждала от него чудес. Он потёр рукой внезапно вспотевший лоб, взъерошил пышную шевелюру, и невероятным усилием воли заставил настроиться на рабочий лад. 

«Больше никаких посторонних мыслей и воспоми-наний!» – приказал он себе. 

Уже традиционно для подобных выступлений, он предлагал публике загадывать многозначные циф-ры, или несложные желания, и тут же напряжённо вслушивался в их мысли: «Подойти к молодому человеку в форме лейтенанта, сидящему на пятна-дцатом месте в третьем ряду, и поздравить его с рождением сына»; «Найти спрятанный под сиде-ньем номер тридцать в девятом ряду блокнот, и сказать, какую цифру в нём записали». Кто-то просил по принесённой с собой фотографии ска-зать, жив ли ушедший на фронт человек? 

Почти всегда на таких встречах люди спрашивали, когда закончится война? Буквально несколько дней назад Мессинг уже ответил на этот самый попу-лярный среди советских людей вопрос – в мае 1945-го, и, как показала история, не ошибся. Как и в 1936-м, предсказав Гитлеру гибель, если он пойдет на Восток… 

Мысли зала сливаются. Их много, но надо суметь услышать нужный голос. Всё шло вроде бы хорошо. Но Мессинг с раздражением чувствовал, что кто-то в зале постоянно пытался сбить ему «настройки», твердя скороговоркой что-то на тарабарском языке. 

Для коронного номера гипноза он пригласил из зала нескольких добровольцев. Публика в пред-вкушении занятного зрелища одобрительно загу-дела, раздались аплодисменты, подбадривающие смельчаков. 

Когда на сцену поднялся последний из них –  он не успел даже разглядеть его лицо – вспышка озарила сознание Мессинга. 

Великий телепат неожиданно для всех, с искажён-ным лицом и с душераздирающем воплем, в  кон-вульсиях повалился на сцену. 

Картинки в его мозгу с невероятной скоростью сме-няли друг друга. 

Ему виделось, что он сидит на стуле в огромном пустом зале.  Он не связан, но не может пошевелить ни рукой, ни ногой, его голова – как ему кажется – зачем-то полностью обрита. 

Дверь в дальнем конце зала отворяется, в неё за-ходит человек в чёрном костюме, в цилиндре и в красной полумаске. У него седая бородка, а на груди, на золотой цепи, висит пурпурный восьми-конечный крест, с черепом в центре. 

Сильно хромая, он подходит к Мессингу – и ужас охватывает телепата! Он в панике хочет встать со стула – но не может, как это бывает в страшных снах. И тогда Мессинг, против своей воли, чужим голосом, начинает говорить, не понимая смысла произносимых слов: 

- Когда рухнут царства Востока и Запада, Великие Маги придут из своей незримой империи, и найдут тайный колодец, где Царь Царей спрятал золотой треугольник веры. И  это место станет местом по-следней битвы…

- К чёрту, к чёрту весь этот бред! Что ты несёшь?! – заорал незнакомец, наклонившись над ним так, что его седая борода коснулась лица Мессинга. – Где он, где ты видишь этот чёртов колодец?! Где он! Он где-то здесь, оглянись, ну?! Скажи мне – где ты его видишь, проклятый хитрец!.. – злые глазки сверлят Мессинга в прорези полумаски.

Но Мессинг ничего не может сказать – он только мычит и таращит беспомощно глаза; он с ужасом понимает, что онемел, забыл все слова, которые знал! А тем временем незнакомец на глазах пре-вращается в родного отца Мессинга, затем в  док-тора Абеля, потом в Зигмунда Фрейда, в бородатую женщину, с которой он выступал в берлинском паноптикуме, и, наконец, в того эсесовца, который чуть не расстрелял его во время облавы в Варшаве в 1940 году.

Мессинг вновь попытался встать со стула, но это ему опять не удалось. В этот миг ещё одна неверо-ятная вспышка озарила его разум; он вскрикнул от разрывающей его мозг боли и, наконец, узрел… 

Гигантская мельница в совершенной тишине огромными лопастями перемалывает космическую пустоту. Затем он увидел старинный особняк, под-земелье, людей в странных одеяниях с капюшонами, с жёлтыми, пергаментными, морщинистыми лицами. Держась за руки, они стояли вокруг глу-бокого и тёмного провала в земле. Один торже-ственно и громко говорил по латыни, другие по-вторяли за ним слово в слово.

Мессинг откуда-то знает, что это заклинание – воскрешающее мертвецов. Он также как будто знает, что этот великий мертвец, которого они пы-таются вернуть в мир живых, есть Демон Пустоты,  который всегда стоит за спиной у любого из нас. И тут Мессинг как бы приближается, словно скользит по воздуху, и видит, что из мрачных, холодных глу-бин провала в клубах густого дыма и пламени плавно поднимается некто – с жутким лицом, ис-кажённым дьявольской полуулыбкой, и медленно открывает глаза. 

Мессинг не успевает отвести взор, их взгляды встречаются – и он, против воли, не желая того, видит весь ужас, который был и ещё будет на земле. Ему кажется, что этот кошмар продолжается века и тысячелетия… 

Мессинг пытается отвести взгляд, хотя бы закрыть глаза, но не может; он чувствует, что из его глаз сейчас хлынет кровь, они просто лопнут от всего того, что он узрел…

…Вольф Мессинг бьётся в конвульсиях на сцене провинциального театра, заметаемого снаружи безумной февральской метелью, в центре малень-кого сибирского городка, погружённого в непро-глядную ночь тылового безвременья. На губах великого экстрасенса выступила розовая пена, глаза закатились,  из носа течёт кровь, а выгнувшееся дугой тело колотится о  доски сцены. 

Вокруг него, не зная, что делать, хлопочут не-сколько насмерть перепуганных человек.

-Что случилось?! 

- Он умер?! 

- Господи, что произошло?! – волнуется публика, но её очень быстро вытеснили из зала сотрудники НКВД.

- Очистите зал, товарищи! На выход, на выход, пожалуйста! Не создавайте пробок! - и горожане разбрелись по домам, ошеломлённые, растерянные, ничего не понимающие. 

Хорошо, что в зале, среди публики, оказался доктор из эвакуированного в город военного госпиталя – он и помог, наконец, артисту справиться с ужасной бедой. 

А вот таинственный незнакомец, из-за которого, с великим ясновидящем случился  припадок, куда-то исчез – будто его и не было. 

Ни одна газета, местная или центральная, не напи-сала ни строчки о странном происшествии, слу-чившемся со знаменитым телепатом. Несколько человек из публики, попытавшиеся где-то расска-зать о неожиданном припадке Мессинга, были при-глашены куда следует, и предупреждены об ответственности, за распространение подобного рода слухов и сплетен. 

И если бы не короткий, в пять-шесть простых предложений, рапорт сотрудника НКВД своему вышестоящему начальству, который был уже в наши дни обнаружен в архивах КГБ, мы бы тоже никогда не узнали о том невероятном февральском инциденте 1942 года, случившемся в Барнауле.

…Мессинг медленно возвращается к жизни, судо-роги отпускают его, и он начинает жадно глотать воздух. 

Ему приносят воды. Зубы бьются о край стакана, пот градом катится по лицу. Кровь из носа испач-кала белую рубашку.  Он что-то пытается сказать, но не может – из горла раздаются только нечлено-раздельные звуки. Тем, кто его сейчас окружил, слышится то ли «я его видел…», то ли «я его выдал», то ли «передайте это Лене…», то ли «передайте, это – Ленин».

Завтра утром Мессинг, более-менее оправившийся после приступа, в невероятной спешке, на поезде, с несколькими пересадками, уедет из этого странного города, который навсегда станет для него символом страха, поражения – и великого озарения. Уедет, не дожидаясь, когда закончится эта невероятная, сибирская метель, в которой не видно ни зги, и может причудиться что угодно – хоть одному че-ловеку, хоть целому городу.

Одно Вольф Мессинг, великий экстрасенс и ясно-видящий, поклонник Рериха и Блаватской,  знает точно: всё, что случилось с ним раньше – было ло-жью и иллюзией. Оказалось, что он – человек, способный манипулировать сознанием тысяч лю-дей, - сам всего лишь снится кому-то, чей разум вмещает нашу вселенную. 

Теперь он уже никогда не будет таким, как прежде. Что-то изменилось, что-то произошло в нём, какое-то невероятное превращение гусеницы в бабочку, о котором он, конечно же, читал раньше в Торе, но никогда не верил. Ибо был великим ми-стификатором и авантюристом, а стал почти ду-ховным провидцем.

Поэт-футурист Вадим Шершеневич, друг Есенина и Маяковского, писавший об огромных, индустри-альных городах будущего, с небоскрёбами, авто и дирижаблями,   веривший в своё великое литера-турное предназначение, тихо и незаметно умер в обыкновенном, ничем не примечательном, далёком провинциальном городе в мае 1942 года, спустя три месяца после той памятной встречи с Мессингом. Его последним произведением, и окончательным творческим приговором, стала халтурная пьеса «Приговор выносите вы».

 

Вольф Мессинг не оставил опубликованных вос-поминаний о том невероятном и страшном проис-шествии в сибирской глубинке. Он никогда не го-ворил о нём в интервью,  не рассказывал ни друзь-ям, ни знакомым. Нет ни слова об этом и в книге «Я – телепат», изданной уже посмертно в 1990 году.

И только в чудом сохранившемся черновике этой книги, есть несколько перечёркнутых крест на крест страниц, где описан столь фантастический случай, приключившийся с ним в странном и далеком городе Барнауле. Это была последняя его правка, которую он внёс в рукопись за несколько дней до смерти, в октябре 1974-го…»