Неприятные элегии (цикл стихотворений)

НЕПРИЯТНЫЕ ЭЛЕГИИ

ПОРТРЕТ

Нет, не жалоб на жизнь

ожидают от нас наши дети

и не мудрых речей,

и даже не праведных слёз –

а бездонности глаз,

наших глаз на случайном портрете, –

том, что к ним не Господь,

а мусорный ветер донёс.

17 января 1993

Виктор Богданов

+ + +

Вороний час. Синеет за окном.

Беру я томик омского поэта

Непризнанного. Что мне нужно в нём?

Да ничего. Была б душа согрета…

Я обращаюсь сам к себе на вы,

Я ночью лишь себя способен слушать.

Но после возвращенья синевы

Вода

            рассвета

                                 наполняет

                                                         душу.

Элегия

Душ фонарика мочит умершие травы,

И по ним я иду с сигаретой домой.

Грех молитвы Господней ослаблен, оставлен.

Ад причастия пройден тобою и мной.

Ад и грех – у меня, у тебя. Где же вера?

Фонари далеко, а со мною – туман.

Прошлой ночью мне снилась прозрачная сфера,

В середине её – золотой таракан.

И я вспомнил Поплавского. Дома я вынул

Из своих чертежей спиритический круг.

Дар имеет, мне верится, точное имя

В циферблате заученных с матерью букв.

+ + +

Лампадофор вечерний

Мне заменил отца.

Нет больше звёзд, и терний,

И милого лица.

Ты ненавидишь ясность,

В которой смысла нет,

В которой нет Пегаса.

Ты больше не поэт.

Настроение

В тишине сгущалась мудрость окружающего мира.

Всё неправильно, неточно на исходе февраля.

Я иудушка-христосик в роли Вашего кумира,

И меня ещё не скоро примет мёрзлая земля.

Есть движение и в звуке. Ночь вибрирует, как голос,

И распахнуты просторы малой Родины моей.

Красотой окаменеем, друг! …Мы, камни, раскололись,

И из времени в пространство вдруг донёсся стон чертей.

+ + +

Высокая нота зимы

Звучала в пустующем храме.

Где завтра окажемся мы?

Что дьяволы сделали с нами?

Свобода врывается в дом.

И лёгкость. Советы… Ответы…

Всё так же видны за окном

Берёз одинокие ветви.

Неприятная элегия

Упала тень от птичьего крыла

На сор у теплотрассы, у помойки.

Стою, где тётя лошадь подмела,

Вернувшись с многочасовой прогулки.

Я нюхал дух кофеен и дождей.

Далековато было до заката.

Я не один. Гулял с душой твоей,

Как твой палач. Как в юности когда-то.

Всё это – тоже август. Может быть,

Умеет пустота себя хранить.

Вульгарный пессимизм

Мир превращён в унылое ничто

Проклятием последнего поэта,

Но Богу Слову не насущен трон

Для сотворенья мартовского света.

Я забавлялся гаденьким стишком,

Который сам же сочинил в потёмках.

Нет никаких стихов в моей котомке,

Простой, как смерть. И я иду пешком

До злых друзей, отчаянно зовущих

То славу, то признание, то месть

Врагам. И жизнь смиренью учит

Моих друзей. Я высоко. Но здесь

Мир превращён в унылое ничто.

Бунтарь

Лбом пробивая сладкое стекло,

Я вырвусь из блаженства на свободу

От всяческой свободы. Пятна слов

В моём сознаньи водят хороводы.

Зачем мне Ленин, если я поэт?

Я иванизму-таранизму верен –

Идее своеволия, а свет

Её в который раз признал за ересь…

Сигареты

(Свобода от свободы)

Я не раскаиваюсь в том, что я смолю

За сигаретой сигарету

И вспоминаю лето, Лету,

Окутанную дымом жизнь мою.

«Армада»… «Оптима»… Погарский примачок…

Мне равнодушие дороже, чем здоровье.

Кругом безмолвны голые деревья…

…Свободы не желать. Не думать ни о чём.

Идущие по грязи

Я ненавижу всех своих родных,

Умерших и живых. Им шлю проклятья.

Уродлив дом родной. Прекрасны мы:

Писатель, журналист и проблядь в платье.

Эх, матерись, путёвая шалава!

Эх, разойдись, бесстыжий клеветник!

Я ложкой своеволия проник

В нутро своей зловонной, тёмной славы.

Я Иисуса проданного ел

В нерукотворной церкви у больницы.

Никто не научил меня поститься,

Но я сейчас заметно подобрел.

Пускай я ненавижу всех родных,

Умерших и живых, им шлю проклятья –

Ушедшие гулять, прекрасны мы:

Писатель, журналист и проблядь в платье.

Последнее причастие

Когда я рек друзьям: «Долой мораль!»,

Меня попы от Церкви отлучили.

Я – господин Иуда. Знаю Рай,

Меня пить кровь из Бога научили.

Я Тело разжую, запью скорей

Дешёвеньким вином из магазина.

О Дево Богородице, спаси нас!

…Но не любовь, а страх в душе моей.

Антихрист говорит:

Мои стихи – от бесов. Ну и что?

Я – Он. Мне нужно у себя учиться.

Я – видящий зимы неверный тон,

В сверхчеловека могущий влюбиться.

Сверхчеловек умрёт, зима уйдёт,

А я, создавший их, навек останусь.

Хотите вы идти своим путём,

Но нет пути. И светит красота нас.

+ + +

Мне взять бы пример с Малларме или Анненского…

Я вынужден быть Лениным.

Виной – литераторы пьяненькие

Старшего поколения.

Таран Барабан Бумбум восстал

На их привычное, внятное.

Это было, когда над Россией летал

Огненный лик проклятый.

+ + +

У меня убавилось ума.

Я спокойно вышел на дорогу,

Равнодушную, нестрогую,

Что ведёт блаженного сама

К новомодным статуям в саду,

Что меня в сентябрь пригласили.

Ни за кем я не пойду.

Вот за это люди не простили.

Лох

Моряк у храма принял за нарика,

Цыганка за плату снимала сглаз,

А возле общественного туалета в парке

Ко мне пристал педераст.

На работе вместо зарплаты – подачки.

Мои конспекты – словно из жопы.

Моя сигаретная пачка

Всегда открыта для гопников.

Кто расскажет меня ради смеха?

У Тарана длинные волосы, чтобы мыть унитазы.

Всё, как видите, даже в зрелости плохо.

Утешает одно: я жить не обязан.

Крестовоздвиженский собор

Утешает этот храм взоры

Белизной деревенской печки.

Рядом ели растут узорные –

Берегут ворота в вечность.

На скамейке здесь выходными

Я с товарищем слушал звон.

Звон меня примирил с родными.

Был рассвет для него как фон.

А когда пришли все мы

Туда, где леса – под купол,

Я загляделся на светы

И о земном подумал.

Солнце в храме

Солнце в храме живёт. В мимолётности дня

Обитают луна и звёзды.

Табачищем дешёвым я провонял,

И пришёл я на службу поздно –

Первый раз причаститься. Херувимская песнь

Показалась тогда мне грустной.

Я не знал, что Господь Вседержитель есть,

До того, как стал жалким трусом.

Зима

Прощальный рассвет под музыку Моррисона.

Это девятое декабря.

Я вспоминаю горе своё.

Оно запоздало ко мне,

Но было не зря.

Отслужив не литургию, а литоргию

Возле ледяных скульптур,

Навек не твой,

Я долго стоял у твоего порога,

Но рифмы подсказали путь домой.

+ + +

Ночь темна – меркнет звук.

Из меня изгнан бес.

Мною преданный друг

Поклонился себе.

Рельсы, лезвие, яд –

Для него, для меня.

Перед смертью сиять

Можем мы в свете дня.