Угроза
Гундарин МихаилПАРОЧКА
Движенья лицевой мускулатуры
свидетельствуют: девушка не плачет,
а просто все могло бы быть иначе,
да только день сегодня слишком хмурый.
Уткнись лицом в то сердце, что амуры,
ползущие на задней передаче,
могли б разить повдумчивей, а значит
иными были б ваши шуры-муры...
Но прочь мечты! Пока закат алеет,
румян своих постылых не жалеет,
бросая их на щеки и на лоб,
под кожаной тужуркою согрейся,
и более не плачь и не надейся -
иного нужно, было лучше чтоб.
ПРОЕЗДОМ
Во сне я пришел к ней с двумя бутылками водки
в синей дорожной сумке (с утра на вокзал),
так, повидаться, вписаться на ночь, о чем и сказал
прямо с порога. «На кухне» - добавил кротко.
И вот мы на кухне. Под пение сковородки
я наклонился, поцеловал
хозяйку впервые за столько лет. Сломал
к черту весь этот лед. Она мне ответила. Вот как
славно все начиналось. Но тут сплошняком пошел
текста финального частокол,
сериальные титры - бестолочь и мученье -
оставляя за кадром самую суть –
цветастый халат, обнаженную грудь…
Такова поэзии мерзость, ее назначенье.
В КАФЕ
Закуриваешь свое? Поживи-ка с мое –
Разучишься брезговать папиросой.
А впрочем – станешь таким, как эти барбосы
За соседним столиком, прапоры или жулье.
Сегодня хороший вечер. Вязкий, как мумие.
Гуляй, с кем захочешь, не задавай вопросы,
Пей свое пиво, не ощущай угрозы...
Мне-то куда деваться – я сам придумал ее!
И эту буфетчицу с буферами,
Нависающими над нами,
И то, что виснет над нею (думаю, это смерть).
Пластик столов, асфальт под ними,
Тебя и меня… Как твое имя?
Если можешь, ответь.
ОСЕННЕЕ УТРО
Неизвестному времени суток
Мы, как в юности, отдали долг.
Наша кровь, словно сказочный волк,
Из темницы выводит рассудок
Издыхая, несет в промежуток
Между часом, чей бубен умолк,
И вечерним, звучащим, как шелк,
Ох, не близким…. Теперь не до шуток!
Поднимайся с постели, дружок,
Делай кислого пива глоток,
Принимайся за дело по новой.
Ты, царевич, один, ты один,
Вбитый в сердце осиновый клин,
Шерсти клок на рубахе шелковой.
