Стихи из Италии (подборка стихов)
Смирнов АлексейАлексей СМИРНОВ ► СТИХИ ИЗ ИТАЛИИ (подборка стихов)
ПЬЯЦЕТТА
Что может быть уютней, чем пьяцетта?
На площадь опущу, как из ларца,
Придерживая кончиком пинцета,
Собор и три игрушечных дворца.
Зажгутся в окнах алые бумажки.
К дверям придет, сверкая сбруей, конь.
И маска вырвет поцелуй у маски,
Прижав перчаткой белую ладонь.
Февральский вечер плоским звоном лютни
Тебя окликнет коротко: «Постой!..»
Вновь невидимки затевают плутни
На полутемной площади пустой.
А в глубине погасшего собора,
Где лишь ночник рубиновый горит,
На шалости их смотрит без укора
Тот, кто в конце времен заговорит.
Ну, а пока, узорную манжету
Из бархатного выпростав плаща,
Возьми, как первообраз розы, эту
Живую жизнь без долгих рифм на «ща»,
И прикоснувшись теплыми губами
К изогнутым, что чаша, лепесткам,
Тому, кто неотлучно вместе с нами,
Воздай хвалу, как я ее воздам.
ГАБРИЭЛИ
У счастливца Габриэли
На душе сегодня праздник.
Очень весело и бурно
Он в бутыль вино долил,
Отхлебнул и в самом деле
До утра решил отставить,
Но как следует подумал
И решенье изменил.
И совсем прекрасно стало
На душе у Габриэли,
И маэстро, солнцу низко
Поклонившись, вышел на
Плиты, залитые ало,
Где пахучие горели
На закате флорентийском
Капли доброго вина.
И, минуя двор Сената,
Улыбнулся Габриэли,
Улыбнулся виновато
И счастливо. Может быть!
Пусть менялись меценаты,
Отменялись юбилеи,
Но к закату есть соната,
И ее не отменить.
И по улочке столь тихой,
Столь тенистой и уютной
Шел притихший Габриэли,
Что – как чудо из чудес –
За оконной паутинкой
Освещенный профиль юный
Улыбнулся на мгновенье
И нечаянно исчез.
И цветными, что бесценно,
Леденцами, как подарок,
На счастливца Габриэли
С неба высыпался дождь,
И струею семицветной
Било солнце из-под арок,
И, качаясь, плиты пели:
– Габриэли, Габриэли!
● ● ● ● ●
И мимолетны, и бесценны,
Как много лет тому назад,
С утра над пальмами Равенны
Снежинки влажные кружат.
Я слышу смех твоих хозяек.
Я верю притчам вещих книг.
Я был творцом твоих мозаик
И певчим древних базилик.
А ты – дитя из колыбели –
У старины не сходишь с рук,
И даже птицы оробели
Лететь сквозь обруч южных вьюг.
Владеет миром быстротечность,
На всем лежит ее печать.
Тебя лишь на минуту вечность
Дала мне в руки – покачать.
САН-МИКЕЛЕ
Памяти Иосифа Бродского
В идеальном порядке, где бы я ни ходил,
Аккуратные грядки легендарных могил.
Адмиралы-счастливцы, я покой ваш храню.
Хорошо ли вам спится в вашем отчем краю?
Кредиторы, пройдохи, дамы сердца, певцы.
Богатейшей эпохи золотые творцы.
В гуще прошлого века, в ленинградские дни
Было сказано веско средь людской толкотни:
Ни страны, ни погоста
Не хочу выбирать.
На Васильевский остров
Я приду умирать.
К вам, купцы и банкиры, как попал буквоед,
Перл космической лиры, своенравный поэт?
Да еще из России… Что, – ответьте на раз, –
Морозини, Россини, потерял он у вас?
В кипе тысяч егό строф есть на этой печать:
На Васильевский остров
Я приду умирать.
Это было б красивым завершеньем судьбы:
К волнам Балтики, к ивам, на родные гробы.
Снисхожденье – заблудшим. Всепрощенье – врагам.
Уважение – лучшим. Всем сестрáм по серьгам…
Где Венеция-Север? Где Венеция-Юг?
Как заклинило реверс наших встреч и разлук!
Есть балтийские воды, черно-белый покров.
Есть дыханье свободы – Адриатики зов.
Между ними не версты – между ними века.
Тот, чьи очи отверсты, знает наверняка
И меняет свой выбор: и погост и страну –
На Венецию-рыбу, на волну зелену.
Здесь, в последней постели под опавшей листвой,
Островок Сан-Микеле, чужестранца укрой.
Не отринь пилигрима. Чтό он смял голенищ –
Мимо Родины, мимо дорогих пепелищ!
Не ищи лжепророка в том, чье сердце, плеща,
Износилось до срока у Отчизны в клещах.
Не венками обвитый – под пинками суда
С не прощенной обидой он ушел навсегда.
Говорящих фамилий преумноженный сонм –
Бродит тень его или погружается в сон
В первом – дантова ада – самом легком кругу,
Где как будто не надо быть у Неба в долгу.
Голос там на полтона ниже, чем на земле.
Как в саду у Платона, там туманы к зиме.
Этих сумерек дымка не доступна живым.
Имярек-невидимка, мир смятеньям твоим.
ГОНДОЛЬЕР
Лакированный лоск чернокожей гондолы.
Красных кресел качнувшийся строй…
Все «коньки» по бортам к отправленью готовы.
Время сумерек. Скоро шестой.
В полосатой футболке, наверное, маркой,
В шляпе с лентой, к воде под углом
Ты с покатой кормы, наклоняясь под аркой,
Длинноруким вращаешь веслом.
Среди пегих ущелий кирпичного сада,
Тусклых окон, похожих на клей,
Ты скользишь, и вода шевелится усато
Прямо пόд носом лодки твоей.
Живописных дремот византийская сирость
Столько зим эти стены пасла!
Да еще тишины застоявшейся сырость.
Да трава, что свисала с весла.
Невозможно тут клавиш бренчанье от скуки,
Барабан – вышибаемый клин.
Здесь уместны едва различимые звуки
Уплывающих вдаль мандолин.
Я не брошу в канал корабельного лота.
Здесь иная живет глубина.
Отошедших столетий дрожащая нота
В лабиринты руин вплетена.
Гондольер не спешит, потому что недвижны
Здесь эпохи – не то что вода.
Украшенье фронтонов – парадные ниши
Никогда не заглянут сюда.
Остров – в книге морей одинокое слово,
А над ним дни и ночи туман.
Осмотрительность, может быть, прежде другого
Есть в характере островитян.
Аккуратно проплыть мимо каменной кладки
Под моста изогнувшийся свод.
Наши помыслы долги, а плаванья кратки.
Не длинней полосы этих вод.
И когда в поворот, что назначен судьбою,
Впишет нас водяная тропа,
Ты исполнишь, от стен оттолкнувшись стопою,
Островной осторожности па.
ВЕНЕЦИЯ
Я знаю, в этом городе должны
Жить только те единственные тени,
Чьи дни при жизни были сочтены,
Как в воду уходящие ступени,
Где серая когорта январей,
Лагуны ветром όт моря гонимых,
Проходит, как цепочка фонарей,
По низким берегам неисцелимых.
Что делать мне под хмурою стеной
С моей веселой памятью о солнце?
Одиннадцать столетий за спиной
Блестят, как крошки золота на донце.
Ночной прилив поднимет до плеча
Морских огней мерцающие бусы,
А в полдень ниспадает, как парча,
Стоячий плеск воды зеленорусой.
О, праздник света, пестрый карнавал,
Смешенье красок, шум, столпотворенье!
Большой канал похож на интеграл,
Изображенный в третий день творенья,
Изборожденный стрелами гондол,
В которых мавр везет гостей из Гавра,
А догаресса, приподняв подол,
Уже ступает нá борт «Буцентавра».
Завалены товарами мосты,
Запружены игрушечные пьяцца ,
И чайками разубраны кресты
Под звон колоколов и смех паяца.
Венеция – подобье райских кущ,
Они, и вечны и неугомонны,
Так почему охватывает плющ
Укутанные бархатом колонны?
Зияют окна черные кругом.
С кем город-призрак борется в тумане?
Кто и когда с кормы косым веслом
Захлопнет ставни на дворце Гримани?
Еще не вся искуплена вина,
Еще не все оплаканы потери.
Зачем же бирюзовая волна
Стеклянные оплескивает двери?
Смелее, Адриатика, входи
В свой ветхий дом, в забытые покои
И хороводы зыбкие води,
Покачивая белые левкои.
Теперь я не забуду твой напев,
Над площадью гнедых коней квадригу
До той поры, пока крылатый лев
Не дочитает мраморную книгу.
