Рана сохраняет кровь (подборка стихов)
Гешелина ЕленаЕлена ГЕШЕЛИНА ► РАНА СОХРАНЯЕТ КРОВЬ (подборка стихов)
● ● ● ● ●
а напоследок не скажу,
боясь проговориться,
закладку просто положу
на чистую страницу.
я буду снегом на покров,
октябрьским, неверным,
как подростковая любовь,
неровной, дерзкой, первой.
не вспомнишь имя – вздернешь бровь,
поморщишься брезгливо:
был молод, закипала кровь,
как кипяток бурлила.
не верь ни сердцу, ни глазам,
мы больше не знакомы,
я – перечеркнутый абзац,
я – фото из альбома,
на дне, на самой глубине,
на грани света,
в несуществующей стране.
спасибо и на этом.
не уходи, оставайся там,
лучше уйдем мы:
от нового года к старым годам
по белизне зимы.
оставь себе колокольцев звон,
шум предрождественской суеты,
мы только музыку заберем,
чтоб не сбрендить от немоты.
один и тот же диск крутить,
один и тот же трек:
в тишине тяжело пережить
чертов железный век.
глухой октябрь, каменный ковчег,
душа моя стремится на ночлег
туда, где держат пальцы над огнем,
где греют тело чаем и вином,
я ночи жду, я жизнь держу в горсти,
душа в висках стучится: отпусти.
терпи, терпи: не ровен час – и край:
твое «живи», мое «не умирай»
я выпал из чужого рукава,
летел к земле, выписывая петли,
не торопился слишком и не медлил,
упал на землю, точно на кровать
и повторял, как будто в алфавите
слов не осталось, кроме этих слов:
не отпускайте, просто сохраните,
как сохраняет небо след полета,
как рана сохраняет кровь.
в замерзшем мире
одно осталось:
смотреть на тени
и греть ладони
в огне неясном.
танцуй, покуда
мир не погаснет,
покуда день не
сольется с ночью
и превращайся
в подобие тени
найдут нас после
земные, злые.
а детям скажут:
такая участь
у всех героев
так железная ручка дверная в морозный день
обжигает фаланги пальцев, и темнота
острой боли обволакивает и льнет –
ее речи нежны, хоть и путается, и врет.
то не дверь скрипит, не ветер в фортку стучит
это муза Память с тобой говорит в ночи,
отвечай ей молчанием, губы сожми плотней,
говорить на равных давно бессмысленно с ней.
и луна в окне поблескивает как слюда
закрывай глаза – там течет речная вода
под землей течет, в темноте близорукого сна.
боль под гнетом железной ночи погребена.
Отстучи мне письмо морзянкой,
все слова превратились в пыль,
речь назойлива как шарманка,
кисло-сладок высокий штиль.
мы в каком-то угаре, запале
растранжирили все слова
место в мире – только для брайля,
пара точек: «Люблю. Жива».
мы отравлены злыми словами,
мы больны, но это – пустяк.
небо выше, земля под нами,
все как встарь, но что-то не так.
шепчет, обволакивает, манит,
как тебя зовут? – не отвечает.
с ней свободно, нежно и просторно
эта жизнь тиха и трехаккордна.
боль устала – дай же ей покоя.
дай ей неба, дай цветов и поля.
тьма встает над нами, обнимая,
одеяло спящим подтыкая.
телевизор выключи, надоели,
на каком койне говорят, неясно
слушай хрипы сухие виолончели
два часа, two a.m., фонари погасли.
травы спят в лугах, спит вода в озерах
спит морская соль, дремлет хлорка в кране.
засыпай и ты, не до разговоров
я теперь просыпаюсь рано.
засыпай, и пусть тебе снится воздух,
потому что воздуха не хватает.
вот уже горизонт синевато-розов,
ночь проговорили, светает.
засыпай, хоть на пару часов, в самом деле,
в тишину забирайся как в панцирь,
и почувствуй, как стало легче телу:
грамм на двадцать.
карта мира внутри меня
не боится сошествия благодатного огня
не страшится большой воды
я сажал своими руками все эти сады
все эти горы каналы я ставил сам
говорил только с ветром
пел только небесам
я бежал из рая словно с войны
не знал из какой я страны
на каком языке говорил и пел
объяснялся с тобой как умел
не нуждаюсь в адресе и стране
карта мира шелестит во мне.
а слов у тебя – что зерна в горсти,
глаголы в императиве и пара имен.
ты там передай: никого не спасти
не сегодня-завтра умрем.
а пока бери альбом и марки клей -
дед собирал сорок лет назад –
флора, фауна, дальние страны, чей-то там юбилей.
повернись ко мне, не смотри в глаза.
ничего там нет – только пыль, прошлогодний снег,
никакой красоты и света – старо, темно,
это как просыпаться в три – и тяжелых век
разлепить не в силах, и утро тянет на дно.
а все же не спишь – немного холодной воды
на голову – и к окну, ожидать зарю.
повернись ко мне, и не жди никакой беды,
только не смотри в глаза, не смотри, говорю.
похороненный в бумагах, пыли и дыме,
как мы любили, боже, и где мы ныне.
этой весной – ты помнишь? – в конце апреля
плюс двадцать три и деревья зазеленели.
на всех языках мог назвать свое имя,
рассказать откуда родом и в любви объясниться,
а любви не имел, оттого как зовут, забыли,
а откуда родом – мало, что ли, людей в столицах?
век закончился, дом разорен, на плите – кофейник
уже выкипел, пахнет пылью и детским мылом
не реви, не считай долги, деньги и мгновенья,
поставь вон ту песню – она так ее любила.
живем в silentium’е, в не-
моте бетонных стен,
как будто будущего нет
и нам замены нет
как будто год прошел вчера
и снег прошел вчера
и чудится в бреду: жара,
печет уже с утра.
и кто-то изменил маршрут
из дома и домой.
все города и люди врут,
я не вернусь живой.
все ждут тебя – Рязань и Тверь
Самара с Костромой.
зима рифмуется не зря
с сумой, тюрьмой, чумой.
каждая дверь в квартире закрывается с гулким страхом,
надо встать, почистить зубы, заправить кровать.
«как пахнет морской бриз, мама?» – «никак не пахнет,
учи уроки и не мешай мне читать»
он пахнет, пахнет – йодом и керосином
(или это бензин?). застревает травинка в зубах,
и небо не Аустерлица, но середины
острова не отразится ни в чьих глазах.
это все сказки, лирика, пустословье,
им просто книжки продать надо побыстрее.
каждый свой жест подписываю «ваш, с любовью»
так и врастают в землю (иначе – стареют).
пока ты не станешь железом,
пока я не стану огнем
закроем глаза – и исчезнут
все страхи, когда мы уснем.
у памяти есть горизонты,
к которым день первый прилип:
прогулка на линии фронта,
захватанный дагерротип.
скажи, почему наша гибель
затаскана тысячей слов -
как розовость девичьих платьев,
как рифма «любовь» и «кровь»?
проснемся в каком-то музее
под пыльную темноту,
под едкий взгляд ротозея,
с химическим вкусом во рту.
о том, как лечиться от смерти,
мы знаем с тобой сполна
(здесь просится рифма «сердце»,
хотя она не нужна).
мы крепче и горячее
в обещанной той, другой –
в сердечном своем музее,
с одной на двоих виной.