Несостоявшаяся нобелевская речь советского писателя Пастернака
Дмитриев АлексейНЕСОСТОЯВШАЯСЯ НОБЕЛЕВСКАЯ РЕЧЬ
СОВЕТСКОГО ПИСАТЕЛЯ БОРИСА ПАСТЕРНАКА
* * * * *
…Оговорюсь сразу – мы идем от обратного хода времени, когда уже все известно: так и проще, и приятнее, и достойнее…
То есть, я понимаю радость биологов, скажем, изучающих убитую клетку: в той есть полная законченность и никаких неприятных сюрпризов, вроде мгновенного перерождения в монстра или микроба-убийцу…
Итак, что есть обратный ход времени? Нечто, что полностью отличается от ремесла гадалки: та – угадывает слепое будущее, ты же – просто сматываешь уже существующее прошлое – в клубок.
В тот, который и без твоего вмешательства смотался, кстати, из воздушного стал бетонным и его теперь – сколько ни силься – уже назад размотать не получится…
Возьмем название этого рассказа, который я сначала задумал как рассказ, потом – как новеллу, потом уже довел идею до романа – но вдруг понял, что нечего тянуть резину и наматывать объем строк для того, чтобы ощутить себя умнее и трудолюбивее, чем я есть на самом деле…
Да, зачем писать роман, если все, что ты в нем можешь сказать – может быть помещено в рассказ?
Незачем…
Итак, название моего рассказа звучит довольно реалистично: Борис Пастернак получил Нобелевскую премию по литературе, отказался от этой премии, на церемонию вручения не поехал – а там он должен был сказать речь, на этой церемонии…
Там так заведено: хочешь, не хочешь, а чужие порядки уважай – и речь говори…
И все говорят, кстати…
Кроме глухонемых…
Именно поэтому в истории Нобелевской премии и не было ни одного глухонемого: им эту премию не дают, поскольку они речи сказать не могут…
И это меня уже раздражает – такая вот явная дискриминация в отношении глухонемых…
А мне вот, скажем, безумно нравится, когда глухонемые говорят на их языке руками - это очень политично… И это очень даже внятно – как у Марселя Марсо или у В. Полунина…
Но им премии Нобелевской тоже никто не даст – они не из той оперы…
И вообще, они не из оперы – а из пантомимы…
А это – очень разные жанры одной комедии – человеческой.
За которую тоже Нобелевской премии не дают – в отличие, скажем, от литературы…
И таким вот образом, с помощью простых умозаключений, мы и приходим к выводу, что если за человеческую комедию Нобелевскую премию не дают, а за литературу – дают, то эта самая литература является исключительно человеческой трагедией, и – никак иначе…
* * * * *
Да, я понимаю, что застывшее до бетона время нашей современности – блещет непогрешностями…
То есть, теперь сказать о том, что генетика Вавилова не пытал следователь Хват, а Сталина убили в 1938 году прогрессивно-настроенные генералы – невозможно…
Это тогда было возможно все: ну, Хвата переехал бы трамвай, а генералы с маршалом Блюхером во главе, нанюхавшись кокаина, убили бы Сталина, придушив его шнурком от портьеры…
И Блюхер бы – этот старый растлитель комсоставовских жен – сказал бы историческую фразу: « Товарищи! Нельзя сделать яичницу, не разбив яиц!»
Ну, да – фон Пален в русской истории – уже сказал эту фразу, но, как известно, история повторяется дважды: один раз – как трагедия, другой раз – как фарс…
Правда, сложно установить, где она является фарсом, где – трагедией, но это и неважно: она может повторяться, и все!
Так что Блюхер, распушив усы, мог сказать подобную фразу…
Но не сказал – и его собственная участь было решена…
Но для Блюхера и вообще покушение на Сталина было более гипотетическим продуктом нашей эпохи, чем его собственной…
Или – если проще говорить – да не думал маршал об убийстве Сталина, как не думал о судьбе многострадальной страны своей – а если о чем и думал, то только о чужих женах, да кокаине… / кто думает о сюрреалистическом моменте – пусть почитает « Технологию власти» А. Авторханова – враз поймет, что тут шутками и не пахнет… /
Но я отвлекся, сам себе объясняя прописные истины мира, рожденного в двух ложных ипостасях: времени – пространства…
Вернемся в Б.Л. Пастернаку – и его несостоявшейся речи на церемонии награждения Нобелевских лауреатов…
Ведь, как получается?
Присудили ему эту премию – и он почти на 100% должен был ее принять – а, значит, и речь сказать…
И сказал бы он эту речь – без вопросов…
Но вот, некая сотая процента вмешалась в дело – почти, скажем, как заговор генералитета против Сталина с удушением его в 1939 году…
Вероятность – та же самая…
Только – с генералами ничего дельного не получилось, а вот Пастернак – отказался от премии, и потому и не произнес свою речь, которую – подчеркиваю – должен и даже обязан был бы произнести…
* * * * *
Когда я читаю и теперь – древнегреческую мифологию – я не боюсь монстров и не сочувствую героям… Нет… Меня в ней волнует иное – переплетения случайностей, которые абсолютно закономерны… Если вдуматься, конечно – закономерны. А так – если просто читать, засыпая под жужжанье комаров – то так, исключительно – случайности…
Пастернак, если честно, интересен для меня лично и как модный поэт во время моего детства, и как автор нашумевшего романа – за который я пострадал, как мало кто (об этом – дальше).
Но не думаю, что именно этим можно обосновать мой к нему интерес…
Я поясню…
Пока он было просто модный поэт, недоучившийся Дерптский художник – и сын художника, кстати, который делал иллюстрации к полному собранию сочинений Л. Толстого.
В переплетах из свиной кожи и калькой перед каждой иллюстрацией – ну… Этого всего было недостаточно для такого полного интереса – несмотря даже на то, что в своем детстве я держал в руках именно эти книги Толстого, разглядывая по сотому разу иллюстрации / была в них иллюзия акварельной бумаги/ и благоговейно думал:
- Раз их калькой прикрывают – значит, это рисунки – настоящие…
Уже тогда во мне было отвращение к тиражированию…
Но нет, и этим бы меня Пастернак не удивил бы – только вот прочитал я о том, как ему домой звонил И.В. Сталин…
Вот оно – прикосновение к мифологии…
Зевс позвонил по телефону человеку…
Тот, кто молнии кидает, убивая миллионы и миллионы людей – вдруг позвонил человеку…
Очевидной стала связка: Зевс позвонил смертному…
И это при том, что я уже знал, что смертны все – и смертный, и Зевс…
* * * * *
Да-да…
Сталин позвонил Пастернаку – и это факт…
Кстати, вероятность этого – тогда наваждения, а теперь уже факта - была равна вероятности отказа Пастернака от Нобелевской премии – но, как заметим, в жизни часто самая завалящая вероятность – самая и жизненная…
Конечно, мы читали все в книгах об этом историческом звонке…
Но именно читали – пережить такое было дано только одному – Пастернаку…
Не двоим, конечно: Сталин и вообще, редко когда переживал…
Хотя – и это бывало в его жизни, но речь не о нем…
Итак, это я к тому говорю, что терперь легко читать страницы, в виде на протокола или пьесу:
То есть, все уже к нашему времени устоялось, да…
А потом - нет, совеем ничего не устоялось. Все движется в неизвестном направлении – хотя, конечно, и к полной окаменелости – которое наступит потом, потом… Ну, к нашим временам…
А теперь вот – воспримем разговор, как происходящий ныне – не много лет назад…
Телефон . Звонок.
Пастернак берет трубку.
- Алло!?
- - Это товарищ Пастернак?
- Да…
- А это - товарищ Сталин…
…Сталин…
Вообще, имя – очень напоминает Сатану, но только с неограниченными возможностями, Сатану…
И вообще – когда звонит тебе сам Сатана – тут догадаться не трудно, что он пришел по твою душу…
Не думаю, кстати, что Пастернак думал в то время о Сатане – но что он ощущал дыханье Сатаны на себе – в этом нет у меня ни малейшего сомнения…
Нет, Пастернак в смятении – ужас сковывает его… Он понимает, что при всех своих потугах – он меньше червя под лопатой землекопа, и страх сосет под ложечкой, и тоска накрывает сердце…
И вдруг прозвучал странный для Пастернака вопрос:
- Мандельштам - хороший поэт?
- Что? – сразу не понял Пастернак. – Как?
- Я спрашиваю – Мандельштам, он – хороший поэт?
…Ну, Сталин ведь не просто так звонил, чтобы потрепаться… Нет…
Это как я физику-другу звоню иногда и спрашиваю о теории Хаоса – типа, чего в ней нового, и вообще – в чем суть открытий…
Непрофессионал спрашивает у профессионала…
Так и Сталин: не поэт, он звонит поэту Пастернаку с интересом: а что, правда. Мандельштам поэт стоящий?
Понятно, стихи «Мы живем, под собою не чуя страны» - стихи хоть и вредные, но верные по смыслу – однако, возможно это лишь случайный прорыв гениальности в посредственном поэте?
Вот он и звонит, Сталин, Пастернаку – задать ему конкретный вопрос о конкретном поэте…
И Пастернак берет трубку, дышит в нее припадочно, что-то говорит о Мандельштаме – хорошее, конечно же…
- Значит, хороший поэт? – искренне радуется Сталин. – Даже великий?
…Ему лестно, что про усатого горца не какой-то там шибзик написал, а – Поэт, настоящий, без примесей…
Но тут Сталину становится чуточку обидно – чего ж такие люди сволочные пошли? Шкурники и трусы…
И Сталин Пастернака корит:
- Если бы это был великий поэт и мой друг, я бы от него не отступился…
И, что самое, на мой взгляд, интересное - он не врет в этой беседе: да, он искренне верит, что если бы его друг был в опасности – он бы его спасал…
Но оговорюсь сразу – ЕСЛИ БЫ … БЫЛ…
А вот именно у Сталина никогда не было друга, а были одни только коллеги и сподвижники, а таких не спасать – а убивать надо во имя общего – и их - блага…
Что он всегда и делал…
Впрочем, если уж о дружбе - Киров – был ему почти другом, хоть и сподвижник – за что того и убили по его приказу…
Не был бы сподвижником – не убил бы…
Но за потерю друга мстил яростно и страстно: половину Питера за убитого пересажал…
И тут Сталин, вспомнив Кирова, скорее всего, и о своей мести ненавистному городу вспомнив – и возбудился и захотел понять:: отчего это, вроде такой поэтичный и благородный Пастернак - за дорогого друга не борется?
Ну, я всех убиваю даю им вечный покой после пыток – тоже, кстати, форма милосердия… Это мой способ проявления дружбы. Ну, а ты? Тебе ж не надо убивать – только слово постараться замолвить – хотя и без всякой пользы…
То есть, без пользы для того, за кого ты просишь – но тут же есть великая польза для себя, не так ли?…
* * * * *
И тут надо понять… Сталин в семинарии учился и не только садиста Нечаева читал – но и книжку «Библию», в которой написано: «Врачу – исцелился сам!»
То есть – ну, Пастернак – вступись за Мандельштама – и тот в лагере погибнет, и тебя расстреляют… Зато погибнешь ты с очищенной от скверны душой…
Ой, теперь все такие смелые – расскажут о себе целые эпопеи, про героизм и служение подпольному отчеству…
А теперь – увидим этого мулата , дрожащего у телефонной трубки, который говорит, ломая свой мулатский голос на лимонные дольки:
- И вообще. Тов. Сталин, я давно собирался сам вам позвонить… И поговорить о жизни и смерти…
Тут – явная несуразица…
Хотя, как скажут психологи – нет несуразицы, есть законы…
У Пастернака подсознание поперло, что называется , на сознание и поставило тому мат в три хода…
Сталин – он кто? Смерть…
Когда тебе сама Смерть звонит, то о чем ты вдруг думаешь? О ней, о Смерти – и о том, что она воплаща6ет – о жизни, стало быть…
-Да? - не дослышал Сталин. – О чем, о чем?
- О жизни и смерти…
…В трубке возникла тишина – и потом она взорвалась короткими гудками…
Говорят знатоки, что Сталину просто скучно стало говорить на эту тему – вот он трубку и повесил…
И – верно, кстати….
Он, непрофессионал, звонил профессионалу-поэту с конкретным вопросом – и ответ получил.
Но вот о жизни и смерти говорить с тем, кто в этом ничего не понимает?
Это он, Сталин, и смерть знает, а потому и жизнь ломает, как хочет – и тут выше его аса нет.
Так что ему – на вопросы Пастернака непутевого отвечать?
Слишком много чести – метать бисер перед свиньями…
И Сталин повесил трубку, сказав Поскребышеву :
- Не трогай Пастернака – он не от мира сего.… То есть, от мира – но очень сильно перепугался.… Не надо его больше пугать – пусть пишет свою ерунду…
- А вы читали? – спросил Поскребышев…
- Вай… - отмахнулся Сталин. – Зачем? Я ми так вижу, что ничего плохого и вредного он не напишет…
* * * * *
Да-да, хрестоматийная давно уже история – ее и пересказывать, как бы, грешно…
Однако – без нее и – мною эдакого осмысления – никак не дойти до отказа Пастернака от Нобелевской премии…
Так что, пришлось написать – для напоминания…
После звонка Сталина Пастернака обходили недели три, как чумного – а потом начали приглашать в президиумы.
То есть – и тут нормальный подход: срок карантина закончился, человек от чумы не помер – значит, у него теперь есть иммунитет.
И не простой – а, подписанный где-то той самой рукой, которая ставит подписи исключительно на смертных приговорах.
Так вот Пастернак и стал носить почетное звания Официального опального поэта…
Хотя вот, в чем проявлялась эта опальность – понять трудно…
И сборники стихов выходили, а уж переводы – просто реками текли… Да, потом так и скажут: «Его загнали в переводы, ибо не печатали….»
Ну, и печатали, кстати, а что до переводов – то дело довольно доходное, денежное, кормящее….
Так что, никто никого никуда не загонял – тем более, в переводы: «Хлеб насущный даждь нам на каждый день…»
А там не на дни было – на годы, и не хлеба, а пряников…
Но не суть, не суть…
Хотя такая вот сытая опальность всегда вызывала мой живейший интерес – я ведь читал о нищете Модильяни и Ван-Гоге, пытавшемся выменять родное – но уже отрезанное им у себя ухо – на бутылку «Кальвадоса»…
Да… Ван-Гог продал при жизни всего одну картину : тоже хрестоматийный
пример…
И членом Союза Художников при жизни не стал, и в Дома творчества за 10 рублей в 3 недели не ездил – короче, он был не опальным – а умирающим от голода, что не в счет…
Но – я так, вскользь коснулся французов – у них там опальности не было, если только в отношении к академической живописи, которую они скоро победили – пусть земля ей будет пухом….
Что же до писателей – те искали опальности, ибо без нее коммерческого успеха не было, и – ребята, типа Андрэ Жида иди Сартра и Камю писали романы о переживаниях отдельно взятых личностей, хотя и ратовали за скорейшую победу мировой социалистической революции…
Не герои их романов ратовали – честно скажем, а – сами писатели…
Правда, не все время – а пока это давало некую опальность и исключительность.
А уж когда все, как по свистку, стали кричать про заслуги Маркса, Сталина и Мао – обывателю стало скучно, правительство – ухмыльнулось, фарс тут же закончился – и все бывшие эпатажные коммунисты стали стоиками и циниками…
…Впрочем, остались и верные идее – такие, как бард Лео Ферро, писавший лозунговые песни и, ходивший на партсобрания ФКП, имея во рту сигару стоимостью в 300 новых франков (если в долларах, то – набегает 50...)
* * * * *
… Но - вернемся к Пастернаку…
Он – опальный поэт, член Союза Писателей, которого издают не только в СССР, но и во многих иных просвещенных странах мира – и он жутко бедствует…
Ну, да – как без драмы творческому человеку?
Ему бы помнить, что он – опальный, и он помнит об этом – с достоинством уходя от скользких вопросов в разных интервью – но не понимает, что т. Сталин, вообще-то говоря, о нем вовсе и не забыл, а просто – проверяет его моральные и прочие качества…
* * * * *
О Сталине написано столько, сколько туалетной бумаги в годы всех пятилеток не выпустили – бумаги не хватило…
А вот на Сталина бумаги хватило – и еще хватит…
Правда, будет вечно обмусоливание трех любимых тем: «Шизофреник – или нет? «… Так, это одна тема…»
Вторая еще хуже: « Хотел как лучше – получилось, как всегда?»
Третья уж и совсем лубочный оттенок имеет: «А знал ли царь, что барин людям порку задает?»
Обидно даже – тиран такой мощи и кровавости, такой силы и демонизма – а его то в шизофреники, то в неумехи, то в идиоты записывают…
Вот, Э. Радзинский – он попытался понять Сталина, но – как историк-архиватор – просто передал факты, хотя и важные – однако уклонился от какого-либо душевного проникновения в персонаж…
И то понятно – страшно, чтобы тебя затянула Черная дыра…
Думаю я, думаю о Сталине последние лет 25 – и не просто, а читаю о нем все, пытаясь разгадать загадку этого усатого Сфинкса, который и до сих пор будоражит умы и будит страсти. И – будит обожание даже тех, кто при нем – некогда – пострадал, как теперь принято говорить…
А это не так просто, кстати… Ты вот ударь одного человека – и даже по вине его: он на тебя всю жизнь зуб точить будет…
А у Сталина не пощечины, нет – а полное уничтожение судеб… Еще в Древнем Китае, кстати – уничтожали не только врага народа, а и всю его семью – у нас же, в России, их назвали ЧС – члены семьи…
И тоже – уничтожали…
Так вот – после пощечины человек тебя не простит – даже справедливой… А вот люди и теперь за свои десять лет неволи, за убитых своих и расстрелянных – готовы кровь проливать и песни петь?
Получается – так…
И не только, получается – так и есть…
И не говори, что все они выжили из ума – слишком простой и весьма неудовлетворительный ответ…
* * * * *
НО – в который раз уже – вернемся к Пастернаку…
И его отношениям со Сталиным – которых, как бы и не было никогда – кроме одного телефонного разговора…
То есть, отношений не было до телефонного разговора – а потом, уже и перезвона взаимного даже – разве могли они прекратиться?!
…А теперь – я, правда, по памяти / рыться в книжках лень/ приведу слова А. Солженицына о процессе эсера Савинкова…
Да-да, над тем самым, которого потом из камеры выбросили: дали 10 сек безмятежного полета недостойному, в сущности, человеку…
Так вот, Солженицын так написал о процессе, комментируя тот момент, что Савинков не отпирался, не спорил, а лениво признавал свою вину…
«Он лирические этот процесс понимал – как свое прощание с Родиной, как покаяние…»
…Про покаяние, может, я и переврал что – не в нем дело… Тут мне нравится определение: « Лирически понимал…»
Мне кажется, что Сталин – Пастернака тоже лирически понимал…
То есть, он со всеми играл как кот с мышами, каждую, имея возможность съесть…
Но – что характерно – ведь коты мышей не едят: они с ними играют и просто, для забавы и необходимости доводят до инфаркта…
… Сталину – раз плюнуть Пастернака по прямимому конвейеру пустить: «Воронок», Лубянка, отстойник – бить даже не надо, а мышка и сломается…
Но нет, не тот накал игры, не те правила: Пастернак ведь не политик – а поэт…
И не это даже главное…
Пильняк, Бабель, Кольцов, всякие пролетарские поэты – они ж заигрывали с властью… Ну, да – они ж ее хвалили, раболепные…
Холопы – всегда скучны, с ними игра идет до перелома хребта: написал хвалебное – значит, достоин сгинуть…
А вот Пастернак-то – нет… О пролетариате не напрягается писать. Пятилетки не хвалит… Неужто, кристальной души человек?
* * * * *
… Ах, ну отчего никто не понял, что Иосиф Сталин всегда оставался подозрительным семинаристом…?
Он ведь до семнарии жил в нищете, да и битый часто – и богу молился…
Потом – семинария…
И вдруг – страшное подозрение: «Нет правды на земле… Но - правды нет и выше?»
А что? Они и Пушкина там проходили… В семинарии – тот Сталина и надоумил, в душу сомнение внес…
И вот – еще до чтения этого убийцы-Нечаева – приходит мысль: « А как проверить – есть Бог или нет? Грешить! Делать все против Него – коли покарает, значит - Он есть… А не покарает – нет Его, нет»
Ну, и как по мановению волшебной палочки – через месяц в руках книжка Нечаева о том, что можно уничтожить почти всех – исключая, разве что, тех, что первым начнет уничтожать…
И вот, уже на Олимпе, став Зевсом и мечтая о личном бессмертии – Сталин позвонил Пастернаку, чтобы спросить мнение авторитета…
Он же не Фадееву позвонил, не Д. Бедному – знал, с кем говорить…
И, наверное, эта наивная неловкость Пастернака о жизни и смерти удивила Сталина… Да…
И он сказал себе: « А что? Ну, а вдруг он действительно, от Бога? Только Бог может дать человеку силу задать мне подобный вопрос… Все вот тут вокруг меня – дерьмо и от дерьма, а этот – от Бога?»
… Не надо забывать, что Сталин уже давно перерос Нечаева, убил всех, кто ему мешал – и тем самым мог себе позволить иногда подумать и на абстрактные темы…
- Да… Сказал себе Сталин. – У меня есть много доказательств, что Бога нет – но вдруг Пастернак является доказательством обратного? Не надо его убивать – пусть поживет ровно до того момента, пока мне самому с ним все не станет ясно.
И приказал Поскребышеву – своему бессменному секретарю – установить за Пастернаком наблюдение – и докладывать ему, Сталину, лишь о разных скабрезных деталях: все остальное ему, как бы, и неинтересно и краеугольного камня под теорию отсутствия Бога никак не подведет…
Поскребышев записал у себя в блокноте, направил чекистов на наблюдение и – если честно – вообще забыл о Пастернаке, поскольку у него были более насущные проблемы и более заметные индивидуумы...
* * * * *
А Пастернак…
Он не понимал, что он на крючке – ведь раз, ответив, на телефонный звонок смерти, ты проглатываешь наживку…
И он не понимал того, что смерть – однажды прикоснувшись – уже никогда и не оставляет?
Нет, я не моралист…
Но вот при определенных обстоятельствах – как при обстоятельствах Пастернака – я бы себе новых близких людей не заводил, грустно думая о том, что новые знакомые – это новые, хотя и потенциальные, жертвы…
А вот Пастернак не внял голосу рассудка (если у него были таковые – и голос, и рассудок).
То есть, нашел он себе любовницу – молодую, красивую, влюбленную в него и его таланты…
Он забыл, что Око Божье всегда над нами – оно всевидяще и беспощадно…
А Сталин – уже давно был тем самым оком…
То есть, Божьим оком он никогда не был – но знал и ведал в своей стране даже много более самого Всевышнего…
Узнал Сталин о связи Пастернака – и огорчился…
Ну, сказано же – «не прелюбодействуй»! Вроде, все понятно и сказано.… А он? Поэт? Как бы – от Бога, и нарушает божественные заповеди?
…Думаю, первым желанием у Сталина было покарать самого Пастернака – как не оправдавшего доверия и т. д…
Хотя, и нет… Не так все было…
… Сталин узнал о подобном безобразии, перекрестился и сказал: « Женщина его попутала грехом – уберите женщину!»…
И это – логично: бывший семинарист видит в женщине греховное начало: женщина – соблазняет, а мужчина – лишь соблазняется…
Так и было найдено решение: убрать женщину в лагеря…
И ее убрали – на 8 лет…
И Пастернак, который когда-то хотел говорить со Сталиным о жизни и смерти – позвонил ли ему?
…Ладно уж, Мандельштам – да, редкий поэт, да не отмолили у тирана: никто и не отмаливал…
Но за свою любовь, за девушку, которая обожала тебя и обожает – можно было бы позвонить?
А выходит так, что в список Пастернака тема любви не входила: только темы жизни и смерти…
Интересно, кстати… Эдакий список приоритетов…
И в этом списке любви не оказалось, нет…
Странно для поэта.… Ну, что ни говори – а странно…
Ведь, если подумать - что такое жизнь и смерть без любви?
Элементарная трата времени…
* * * * *
Ждал ли Сталин, что Пастернак ему позвонит и станет просить об изменении участи любимой?
Он заранее знал, что тот не позвонит – ведь и Пастернак – по его мнению – человек, воспитанный в христианской морали – знал. что прелюбодеяние – есть грех…
А разве можно просить у Бога отмены наказания за грех? Нет, конечно…
И Пастернак, конечно, не позвонил – он начал писать о своей возлюбленной роман, который и назвал « Доктор Живаго»…
Он попытался создать образ, который уже был дан И. Буниным в «Легком дыхании» - а еще ранее, в «Венере» Ги де Мопассана… А еще раньше – в мифологии…
Что он хотел себе доказать?
Одно…
Неверность женщины, как это ни странно…
Неверный женщине – он ей хотел доказать ее неверность…
Неверность в том смысле, что она верна лишь своей сиюминутной страсти-любви. Которая, что ясно, греховна - но и сладостна…
Для нее же все, для женщины сладостна – а у мужчины от этого одни страдание и вырастание интеллекта до небесных высот…
И как же все просто, оказывается?
Женщину шатает по океану страстей, как шлюпку в шторм, а мужчины – страдая и плача – любят ее, такую неверную, но такую обалденно-соблазнительную…
Ага…
Примитивнее клевера и пивной открывалки…
Дерпт… Город дуэлянтов, которые разрезали друг другу лица шпагами, запивая кровавые раны горьковатым немецким пивом…
Резные соборы из камня, католические экстазы в тени от Марии…
Ненависть к женскому духу – обожание духа Матери…
Тысячи сожженных якобы ведьм – которых сжигали за улыбки и бойкие глаза…
Даже не бойкие – светлые…
И кто мне скажет, что Сталин – тот Дьявол, который впервые царил на этой земле? Ерунда! Дьявол никогда и не уходил с нее, как никогда и не переставал царить!
Ну, скажите мне…
Это в католицизме появилось: «Не хочет дать – не достойна жить…»
А ведь, это от страха часто шло…
И насилие – изнасилование – всегда от страха: а вдруг я не смогу ее удовлетворить?
Страх, да…
Я часто думал – ну, как они могут насиловать? Ведь слезы – не дыхание, рыдания – не вздохи, крики отчаянья – не признаки экстаза…
Правда, я долго думал – все пытался понять: « Зачем?»
Да, незачем – весь ответ…
Незачем…
От бессилия перед природой… Перед красотой… Перед – ощущением вечности…
И еще…
От осознания – что именно я, имярек, отчего-то любви взаимной и недостоин…
А если нет взаимной любви – остается ее грабить… Воровать – но не просто, а под дулом пистолета…
И тут, кстати – я уж скажу до конца…
Изнасилование – мерзко, отвратно и непостижимо… А отречение от любимой – как?
Ну, если оно постижимо – значит, в нашем мире и изнасилование – в норме…
Только и всего…
* * * * *
Иногда у автора не надо спрашивать – чтобы он сделал на таком-то и таком-то месте…
Ну, некогда я был большим противником смертной казни…
Кстати – стал ее еще большим поклонником, увидев репортаж о тюрьме для осужденных на пожизненное заключение в России.
Вообще, я всегда себе самому задавал вопрос: «Ну, ты приговорил – ты и застрели…»
И я всегда знал, что приговорить – реально, а вот расстрелять – именно для меня – нет…
Я не вообще о смертной казни себя спрашивал – а о собственном исполнении собственного же приговора…
И оказалось, что даже подофила я расстрелять не могу, даже серийного убийцу, что сто человек замечал…
Ну, тут надо нажать на курок – а у меня палец не двинется: не я создавал – не мне уничтожать…
Хотя, как присяжный в суде – я и вынес бы однозначный вердикт: « Смерть…»
Это не мимо основной нашей темы – это параллельно…
Сталин – когда сказал. Что девушку Пастернака надо посадить – вел себя евангелически… Чем и был горд… Он же, очистил гения от скверны…
* * * * *
Наверное, тут самое время рассказать, перепрыгивая через годы, как я впервые прочитал запрещенный роман «Доктор Живаго».
Работал я на киностудии, мне было 16 лет, должность – ассистент режиссера / ясно, что по блату брали/, среди знакомых – очень взрослые люди, и особенно один – Володя, который сначала убивал чехов в Чехословакии во время событий 1968 года, потом – пошел от раскаяния в духовную семинарию Загорска и был отчислен оттуда за избиение какого-то священника – уж, не знаю, по какой причине…
Папа у Володи был полковник КГБ – потому Володю быстренько и зачислили в штат студии на должность ассистента оператора…
Он был очень забавный тип – этот Володя…
И уже тогда работал наемным убийцей – хотя, в те самые безмятежные 70-е – таких людей по статистике и не было…
Однажды он открыл свой дипломат – и я увидел в нем пистолет и книжку… Затрепанную слегка…
Пистолетов я до того времени не видел – так что, удивление было весьма большим, хотя и выражение его – довольно скромным.
- Это что? – спросил я, глазами указывая в сторону пистолета.
- Книжка… - ответил Володя и вытащил томик, стремительно захлопывая, дипломат. – А что там у меня еще может быть?
…Это потом уже, по пьяной лавке, когда мы будем сидеть в городе Клину в командировке, он мне расскажет, что занимается взиманием долгов с неплательщиков, и как все это происходит – от и до…
От «до» - когда он мне объяснил суть - меня стало слегка тошнить, и даже не слегка – а сильно…
Но это потом уже, потом…
А пока мне Володя дал книгу – и сказал:
- Если не читал – советую… Очень душевное чтиво…
- «Доктор Живаго», - прочитал я… Б. Пастернак… А…
- Б… - сказал Володя. – Даю на неделю – и только не потеряй!
Я не потерял – прочитав за 2 дня – дал приятелю, тот – еще кому-то…
Книжка ко мне не вернулась…
Купить ее? Где? И на какие шиши?
Промурыжив Володю еще с неделю – я решил ему сказать всю правду…
Он погрустнел…
Мы были на киностудии тогда, когда я ему об этом сказал…
- Поехали, - приказал он…
И я подчинился. Ибо чувствовал себя виноватым.
Он тут же поймал такси и спросил меня:
- Твой адрес?
Я машинально ответил…
Мы доехали до моего дома, Володя расплатился и приказал:
- Быстро идем к тебе.
Мы пошли, поднялись на лифте – я думал, что вот теперь он вынет пистолет из дипломата… Вот, сейчас…
Открывая дверь ключом, я заметил, что дипломата у Володи не было – и руки перестали дрожать… Почти перестали…
- Так… открывая платяной шкаф, сказал Володя, быстро оглядывая его содержимое… - О. Женская шуба.
- Это мамина… И она у нее одна…
- Ладно… Замшевая куртка есть…
- Это папина… Правда, он умер – но, как память…
- Раз умер – она ему уже не нужна, - деловито сказал Володя, снимая куртку с вешалки…
Еще он взял цейсовский бинокль – что тоже был как бы памятью о папе- и папино кожаное пальто, которое я мечтал носить, когда чуть побольше не столько вырасту, но - войду в нормальную мужскую форму…
- Тебе повезло… - сказал Володя, увязывая все это в тюк. – Дело решено полюбовно, никто никому ничего не должен… Пока…
* * * * *
… Это потом уже, в Клину, он мне каялся, что меня обобрал, Как липку – и хоть ничего и не вернул, но чувство у меня было такое, будто в мире – пусть и временно – восторжествовала справедливость…
* * * * *
А книга вот – та, за которую я заплатил двумя днями моей жизни и бесконечными объяснениями маме, что куртку я потерял, бинокль разбился, а пальто взял на время поносить приятель – унижением я платил… И стыдом… Но книга…
Книга вот сама – ничего и не стоила в моих глазах…
Впрочем, может и глаза мои – не те?
У Умберто Эко тоже вот – все красиво, убийства, тайна, инквизиция – а убивают из-за «Поэтики» Аристотеля, из-за которой я не то чтоб, не убил, но и лишний раз не плюнул бы…
Наверное, это с моим вкусом и пониманием мировой культуры что-то не так…
Но я же о себе рассказываю, впрочем…
…Так что же тот самый роман Пастернака – «Доктор Живаго»?
Холодный дом – запомнилось…
Лариса – штрихами.
Живаго – как дворник.
Некий железный чекист – Ефрем – просто Дзержинский без чахотки какой-то… Меч правосудия и благодати…
Меч… Невский Саша и квашеная капуста – набор просто для запоя…
И еще фраза кого-то кому-то:
- К равным – не ревнуют, ревнуют – к низшим…
* * * * *
О…
Эта фраза прокатилась по мне, как шар по кегельбану: стукая по ребрам и отражаясь в сердце…
Я понять не мог: если моя любимая будет спать с равным – значит, мне должно быть хорошо?
Ну, неплохо, скажем так…
А если с низшим – тут я и стану ревновать, как Отелло?
Кстати, а Отелло и Яго были не равными, разве? Ну, по резвости Яго был покруче, хотя Отелло и помужественней. Счет : 0-0, они равны, так что душить Дездемону и не надо – тем паче, что она тут и вообще ничего дурного не делала… А и делала бы – все равно, душить не надо…
Разочарование – вот что я тогда испытал…
Сильное и большое…
Когда тебе рассказывают, что такое шоколадная конфета – а ты ее до этого не ел – и вместо нее дают хину… Это ли радость открытия? Это – печаль обмана…
Да вот, и так бывает…
* * * * *
Любой экспериментатор не уверен, что доживет до конца своего собственного эксперимента…
Сталин был мечтателем, все же – как я и сказал, он верил в личное бессмертие и обожал академика Виноградова за то, что тот почти научно доказал, что при нужных препаратах можно жить и до 100 лет, и даже более…
Сталин просто боготворил этого ученого – и академиком его сделал, и НИИ ему дал – а тот оказался – как и все интеллигенты – предателем: взял – и помер в 60 лет, названий препаратов – конечно же – не оставив…
А потом и самого Сталина отравили – это был для него великий момент, как я думаю…
Ну, да – он получил доказательство существования Бога, хоть и в такой странной, не сказать бы – извращенной – форме…
Ну, да же… А как еще?
Он – бывший семинарист – доказал сам себе, что есть и кара на грех: пусть грех – миллионами жизней, а кара – только одной твоей…
Кстати, я думаю – да, он долго умирал, и в судорогах, и иногда в сознании – но нет у меня злорадства, а один лишь – инте6рес: ну, когда он понял, что Бог есть – он как это принял? С радостью или негодованием?
Думаю, кстати – с радостью…
Хотя – это мое личное мнение…
* * * * *
Собственно, Сталин умер, девушка Пастернака из лагеря вернулась – он же, семейный человек, сморкнулся в платок, пролил слезу и… остался жить на даче, иногда заезжая на свою московскую квартиру…
Девушка – она что? Часть прошлого… А тут и жена есть, и все блага опального поэта…
Судить?
Да, сужу…
Нет, не Сталина – уж его только ленивый не судит…
А Пастернака – да…
Говорят, когда богам приносят жертвы – они себя ощущают ответственными , даже обязанными за них…
То – о Богах…
И – ни слова о Пастернаке…
* * * * *
… Хрущевское время – не лучшее из времен…
Но и не худшее…
Ой, напрасно называли Никиту – Никита – дурачок…
То есть, называли – может – и не напрасно, только надо посчитать, скольким людям Иван-дурак шеи в сказках рубит, так и юмор сразу пропадет?
Впрочем, Никита уже уставший был от крови – он ее переел, перепил, перестрадал даже, насколько это возможно…
Это как вампир, что вставную челюсть вынул – и всем грозит: « Ребята! Вот! Я крови вашей хочу!»
Ну, да…
Он так и говорит: «Хочу!»..
Но не говорит же: « Выпью…»
То и с Никитой: грозен видом – неопасен намереньем…
А тут Пастернаку под его роман Нобелевская премия идет, как карп в сетку…
Ну, это мы теперь понимаем, что дают эту премию часто не за качество, а – по политическому моменту, по ерунде какой-то, типа блохи в носке или зуда в правом колене члена нобелевского комитета…
Хотя – что верней – дают, все же, по политике…
Впрочем, в чем там, у Пастернака политика – одним шведам известно…
Ну, коли им известно – и хорошо…
И вот – Пастернак…
Вообще, Нобелевская премия – это и престиж, и деньги…
Ах, мы не любим денег?
Ну, тогда покажите поименно – кто их не любит.
Все любят, как оказывается?
А славу кто - не очень?
Тоже все?
Ну, да… Простые человеческие инстинкты…
Не низменные, кстати – а абсолютно нормальные…
А теперь – увидим Пастернака…
Лицо заплаканного мулата (так Катаев сказал – не присваиваю…) Поэта… Сына хорошего художника. Художника, который учился в Германии…
И…
Так и хочется ему сказать:
- Милый… Ну, чего тебе еще? Бог дает тебе исход … Возьми ты девушку, которую отдал лагерям – не по любви даже, а из сострадания, чтобы она последние годы отогреться смогла б… И поезжай ты … Поезжай… С ней – и поезжай… Денег на твой и ее век хватит, да и не это главное – напиши о любви так, как не успел написать твой бывший друг – ставший лагерным идиотом и потопленный потом в сортире – Мандельштам… Ну, же!
… Ладно, плевать уже и на Мандельштама – он давно сгинул в сортире своим поэтическим воображением, его римские мотивы и изысканные метафоры – просто трупы в снегу, разбросаны по сопкам… Не главное…
Но ты же, Пастернак – жив еще, и обрек любящее тебя существо на пытку – не в один год, хоть и одного дня было достаточно бы… Беги, милый – бери премию, и что тебя держит?
* * * * *
Я гнусностей и тупостей пересказывать не люблю…
То есть, можно пойти в инет и скачать там отказные слова Пастернака…
Да, между нами, я многие и наизусть помню…
Но не хочу просто повторять то, что сказано было им: чужой позор не приносит радости, скорее – отвращение……
И вообще – для меня тут важнее иное, и никакой морали нет, слава Богу…
Просто вот я вижу, как играет кот с мышкой…
Если и правда – ад есть – то Сталин там был во время отречения Пастернака…
И он – уж не знаю, на сковородке ли, или в какой пахучем бассейне – вдруг засмеялся в усы…
Да…
Засмеялся…
Ну, ему было приятно, конечно – та самая, божественная мышь, тоже оказалась вне Бога…
И – значит…
«Бога нет - значит, все дозволено…»
Это уже – Ф. Достоевский…
Которого, кстати, тоже проходили в семинарии…
* * * * *
«Не сотвори себе кумира».
Это – из Библии…
Наверное, не самая разумная в мире книга – но тираж ее потрясает…
Правда. Никто не спрашивал никогда – при таком тираже – сколько ее народу читало?
Готового ответа у меня нет, кроме одного:
- Очень мало… Несколько сотен – не считая тех миллиардов, что ее пролистывали…
Пастернак для меня – давно ушедшее, еще в моем детстве, имя его отца-художника…
И никогда я не смогу понять всечеловеческой ценности романа «Доктор Живаго» - ибо ее не было для ме6ня никогда, как и нет теперь…
Есть – великая мелодия из сладкого фильма с декорациями Сибири, похожими на Флориду…
Есть только мелодия, которая затрагивает сердца до нутра – да так, что рвет она это нутро, как носовой платок на клочки…
Есть – неприятие насилия, изнасилования, предательства…
Есть ощущение смерти – не тогда, когда ты убиваешь себя, а когда считаешь верным убивать другого…
Такая вот сумятица мыслей в голове…
Знаешь, мой друг – история не просто каменеет – она создается, пусть иногда даже в фантазиях…
И – одно надо еще понять…
Сталин, звонящий по телефону Пастернаку – это не Зевс…
Зевса и нет …
Как нет Олимпа и прочей благодати…
Силка есть? Да…
Но – очень временная…
Убийца – убивает. Даже миллионы – но потом вынужден остановиться… Или – его вынуждают это сделать: надоел уже…
И все так просто становится, так ясно…
Кстати, только неясно одно из этого ясного: кто кому звонил?
Сталин Пастернаку – или Пастернак Сталину?
Но и это уже теперь неважно, раз тот разговор состоялся…
Они уже поговорили – и это застыло в бетонном клубке… И – уже не суть, кто кому звонил…
* * * * *
Ты до сих пор так и не понял, о чем этот рассказ?
Верно – рассказа и не было…
А что было?
Была только вот одна никогда не сказанная речь советского писателя Б. Пастернака на церемонии вручения ему Нобелевской премии…
Вот…
И верно, кстати, говорят, что тайное всегда становится явным…
