Высота (рассказ)

ВЫСОТА

Чуть ли не каждую ночь мне снился один и тот же сон, будто подхожу я к перилам балкона, берусь за них рукой, а они ломаются, и я срываюсь и падаю, и кричу… а потом вдруг — раз — и начинаю парить над землёй, лечу сначала над городом, потом над рекой, а потом над садами.

Папа сказал, что это я просто расту. Может и так, но только высоты я боялся ужасно.

Вовка и Юрка всегда подначивали меня: катались на смотровом колесе и пальцем на меня показывали, а я даже на качелях-лодочках боялся. Но однажды всё изменилось…

 В тот день Элла Сергеевна сказала:

— Дорогие ребята, поздравляю, вы успешно окончили четвёртый класс, а теперь каникулы!

— Ур-ра-а-а!!

Неслось эхо по всей школе.

— Ура! Ура! Ура!

Неслись мы с мальчишками со школьного двора.

— Айда на речку! — крикнул Юрка.

Забыв всё на свете, мы с радостным визгом помчались по склону к прибрежным ивам, побросали там школьные рюкзаки и с разбегу прыгнули в прохладную воду.

Мы купались недалеко от баржи, которая лежала на отмели; корма её высилась над водой, а внутри шуршала темнота.

Река разлилась, и течение было стремительное; мы заплыли далеко, чтобы не затянуло под днище, но течение нас упорно сносило к барже.

Поэтому мы поиграли в пятнашки у берега, это такая игра: нужно в воде догнать другого и коснуться его рукой, но вскоре нам всё надоело, и мы выбрались на берег и растянулись на горячем песке.

— Кайф! — счастливо засмеялся Юрка, откидывая со лба мокрые волосы.

Я взглянул на него, перевернулся на живот и улыбнулся, прислушиваясь к их голосам.

Они вспоминали наши вылазки, девчонок, подначивали друг друга.

Всё куда-то плыло, плыло в зыбких дрожащих золотистых бликах; тихо шелестела листва вербы над нами…

 Вдруг я услышал:

— Сможешь нырнуть оттуда, а?

Вовка стоял у воды, показывая на корму баржи.

 — Ты что, вообще?! Там же течение, а на дне сваи, прыгнешь — и всё, — сказал я, отряхивая песок с лица.

— Тебя забыли спросить. Юрчик, как ты, рискнёшь, а?  

Я вскочил. Занозу под самый ноготь загнал мне Вовка.

Вовка подпрыгнул, ловко передразнив меня, и расхохотался:

— Что, боягуз, рилэкс, без сопливых обойдёмся!

Ух, и разозлился же я! 

— Тринди, тринди, свистун, на спор я прыгну!

Я подскочил к нему и стал рядом.

Смешно мы выглядели: оба — белые, как сметана, волосы после купания — торчком.

— Эй, а ну кончайте! — крикнул нам Юрка.

Но мы уже понеслись к барже.

 Вовка опередил меня. Он подпрыгнул, уцепился за борт, подтянулся на руках, и мы услышали его возглас:

— Ой, накалилась, как на сковородке! А вот здесь нормально, — послышалось там, где ива нависала над палубой.

Вскоре мы втроём стали взбираться на корму; подъём становился всё круче: пока мы вскарабкивались, я поцарапал себе колено о сварной шов.

 Первым свесился с борта Юрка и восхищённо воскликнул:

— Ух, ты, ну и высотища!

Высота была не меньше трёх этажей, это уж точно. Когда я посмотрел вниз, у меня закружилась голова, и я пожалел, что поспорил.

Течение бурлило под днищем, с шумом разбиваясь о якорный трос, натянутый, как струна.

— Вот это да! — воскликнул Вовка, смотрите, вон наш дом.

На берегу, ниже по течению, стояла наша девятиэтажка, за ней виднелось смотровое колесо, а на дальнем берегу длинной жёлтой полоской протянулся пляж, откуда слышались крики и смех, доносилась музыка. 

 — Да-а, высоко, — опасливо протянул Вовка. — Ладно, забудь, я пошутил, — повернулся он ко мне.

Но я не слышал его.

Я зажмурился, открыл глаза, — и всё теперь видел ярко и чётко, как на дисплее, и даже лучше, будто в голове у меня зажглась яркая-яркая лампочка и всё вокруг осветила необычным светом…

По реке носились с рёвом моторные лодки и катера, вдалеке у гребной базы показался караван лодок, они двигались клином по направлению от нас. Блеснула на солнце лопасть весла, потом вновь…

 — Спускаемся! — предложил Юрка.

 Мелькнуло ещё его бледное лицо. Я шагнул вверх и взмахнул руками, стоя на краю борта, — шумел ветер в ушах; меня качнуло назад, но я уже прыгнул и полетел, рассекая телом упругий воздух.

Я летел, а где-то гасли отчаянные возгласы Юрки и Вовчика.

 Мне повезло, ведь я же лёгкий, — миг голубой сменился зелёным жаром, — полыхнуло глубиной с пузырями, а потом меня развернуло и понесло течением.

 Я рванулся к свету, и свет меня вытолкнул, как поплавок, и я вдруг стал на ноги, а там глубина по грудь, смех, да и только. Да, сначала понесло, а когда вынырнул, хотел кричать, что тону, а потом раз — и встал на ноги.

Смотрю, а Юрка с Вовкой гоняют по палубе, чего-то кричат, меня ищут, совсем запыхались, вот умора!

Ну, вылез я тихонько на берег, спрятался за тополем. Пусть, думаю, теперь помаются, нечего меня дразнить. А потом жалко их стало, ведь друзья же. В общем, позвал я их.

Ух, как они радовались, вы бы знали! Они так тискали меня, обнимали, даже папа так крепко не обнимает, когда из рейса приходит.

 Вовка потом предложил мне сидеть с ним за одной партой, где все отличники сидят. Но я не захотел, зачем? Ведь мы же и так друзья. Я ему так и сказал, мол, без обид, но мне на последней парте удобней.

 Да, но главное, что теперь я и на смотровом колесе катаюсь, и легко бегу по хрупкому высокому мосту через речку. Доски шатаются, вот-вот рухнешь в водоворот, но нет — теперь я лечу над мостом, и даже по крыше с мальчишками лазаю, если открыт люк на крышу, конечно.

Да, а иногда я даже подхожу к самому краю крыши нашей девятиэтажки, а Вовка с Юркой бояться, почему так, не знаю, ведь они же всегда такие смелые были.

А я люблю там стоять на краю и смотреть, как пыхтят буксиры в порту.

Cмотрю, какая красота дивная вокруг: наш белый город, и серебристая река, и синеющий лес вдалеке, и сады, которые ещё полнятся белым и розовым цветом, и оранжевый шар солнца, который опускается в дымный фиолет за рекой, да… И я парю в небе над всей этой красотой. И мне так хорошо, что я чуть не плачу, честное слово. Да, стою, глотаю сухой комок в горле, не могу переглотнуть.

Что со мной? Может, как говорит папа, я просто расту, но теперь быстро-быстро, не только во сне, ночью, но и днём. Я не знаю.

А ведь это, наверное, так здорово быть взрослым! Ах, поскорее бы, поскорей.