Оставим красивых женщин мужчинам без воображения (заметка)
Корнев ВячеславСЛИШКОМ КРАСИВАЯ ДЛЯ ТЕБЯ (Trop belle pour toi, 1989)
режиссер Бертран Блие

Название картины относится не только к сюжету (Бернар, герой Жерара Депардье предпочитает ослепительной жене невзрачную секретаршу), но и к ясно оформившейся в 80-е эстетике зрелого Блие. По-моему, здесь можно найти некое обнажение приема, смысловую перекличку сюжета и метода. В авторском кино вопрос о том, что такое кино и какие вещи истинно киногеничны поднимается постоянно. В кинематографе мозга киноязык используется рефлексивно — автор не только говорит на нем, но и меняет его грамматику, экспериментирует с ним.
Но для начала история «Слишком красивой» есть просто история взаимоотношений Бернара и Флоранс (Кароль Буке, жены Депардье по роли и в жизни):
– Может бьıть, он считает ее слишком красивой.
– Как это «слишком красивой»?
– Я имею в виду слишком возвьıшенной! Слишком идеальной! О чем мечтать, живя с таким чудом? У тебя есть все! На что еще надеяться? Не на что. Остается только умереть!
Здесь действует лакановский парадокс объекта-причины желания: для поддержки влечения в тонусе объект должен быть недоступен. Имеется ввиду не обязательно физическая удаленность (с платоническими вздохами о недостижимом идеале). Объект может быть рядом, как законная жена, но тогда в его природе желателен некий недостаток, лакановское «пятно» – как, например, известная женская «сучность», одновременно раздражающая и притягивающая наши влечения. Однако Флоранс и в характере идеальна. Она необычайно умна, нежна, утончённа, красноречива – всего слишком, всё без изъяна. Закономерна отсюда постоянная фрустрация героя и его интерес к Колет (Жозиан Баласко) – дурнушке, простушке, плебейке. «Есть некое несовпадение между желанием и красотой, - говорит сам режиссер об этом парадоксе. – Очень красивые женщины не обладают тем, что есть в менее красивых женщинах, умеющих привлекать».
Другой смысл сюжета о невыносимости чистого совершенства связан с фрустрирующей функцией музыки – конкретно музыки Шуберта, которой трагически и возвышенно пронизана вся кинокартина:
– Что это еще за музьıка?
– Квартет Шуберта.
– Подходит для едьı. Поднимает аппетит.
– Это романтическая музьıка, ее пишут не для того, чтобьı веселиться.
– Нет, всему есть предел! Послушай такое впечатление, что настал конец света! Чем бьıла забита башка у твоего Шуберта, что он сочинял такую мрачную музьıку?
– Он бьıл очень больной. Больной и несчастньıй.
– Да, чувствуется! Хорошенькое же он передал послание! Спасибо за настроение!
Отсюда вторая интерпретация «Слишком красивой» состоит в том, что «нормальный человек» не приспособлен для восприятия настоящей музыки и вообще высокого искусства. Обычно для обывателя ощущение психологической изнасилованности после посещения концертного зала – верный симптом его бессознательного отвращения к искусству. Высидеть два часа на черно-белом артхаусном фильме, три часа в театре, не уснуть на концерте симфонической музыки – всё это тяжелые испытания для человека-потребителя. Поэтому, говоря о своем уважении к классике, люди слушают на деле эстрадную попсу; называя любимыми писателями Достоевского или Чехова, фактически интересуются лишь бульварной беллетристикой и телепрограммами. Так что «слишком красивая», для того, чтобы уметь ей по-настоящему наслаждаться, романтическая музыка Шуберта – это, как показывает финал фильма – вообще главный герой истории. В одном из телевизионных интервью Блие говорил, что Шуберт очень помог ему при монтаже и стал полноправным соавтором фильма. Хотя наслушавшись его музыки в таком объеме, Блие тоже получил передозу, и с того времени уже не может слушать Шуберта: «От всего устаешь, даже от очень красивой музыки».
В-третьих, именно на уровне демонстрации приема, фильм Бертрана Блие показывает, как работает искусство, преодолевая естественное сопротивление реципиента. Тут вновь вступает в силу принцип лакановского «пятна» – чтобы дойти до ума и сердца, красота должна нас обмануть, притвориться несовершенной. Например, в данном фильме, снятом невероятно изящно (плавные наезди и отъезды камеры, как эффект эстетского разглядывания, любования каждым кадром) «пятном» спасительного несовершенства является Жозиан Баласко – актриса явно не из красавиц, к тому же испорченная нелепыми пухлыми куртками и другими вульгарными деталями. Не присутствуй здесь Баласко (которую мысленно хочется заменить на другую, более привлекательную актрису), не смотрелась бы так ошеломительно Кароль Буке. Подобно эффекту музыки нью-эйдж, возрождающей классическую мелодию в пошловатой электронной аранжировке, гений вечной женской красоты высвечивается здесь сквозь призму какого-то «тёткинского» несовершенства.
Возьмите другой пример – женскую красоту как отфотошопленный модельный глянец с обложки «Космо», внешность смазливой красотки из «романтического фильма». Тут очевидно обратное превращение красивого в пошлое, демистификация и деэстетизация объекта желания. Проблема многих современных фильмов именно в том, что они слишком безупречны – на уровне операторской работы, внешности актеров, красочности спецэффектов и т.п. Ответная тошнотворная реакция на господствующий стандарт привлекательности закономерна. Поклонники «Плейбоя» ностальгически перелистывают журналы 60-х, где девушки без эпиляции и силикона кажутся теперь особенно красивыми и даже одушевленными. В кино же, на фоне безликих голливудских старлеток, красивой кажется какая-нибудь Тильда Суиндон (как будто нарочно выбирающая роли уродок).
Отсюда практический и методологический совет от режиссера фильма «Слишком красивая для тебя»: не бойтесь красоты несовершенной! По-настоящему пугает только глянцевая смазливость, только модельных параметров женщина-кукла. Марсель Пруст сказал: «Оставим красивых женщин мужчинам без воображения!» А я советую оставить фильмы с «красивой картинкой» (в которых и выделяется обычно одна лишь операторская работа) зрителям без фантазии и без чувства прекрасного. Лично у меня эта модная зацикленность на стерильной картинке, на «посмотри, какой красивый кадр!» вызывает отвращение.
