Предрождение (подборка стихов)
Нечаев АнтонПЕРЕД ДОРОГОЙ
Пахнет поездом.
И в лесу, в освежающем сосняке
и над соснами, где птенцы кружатся…
И в подвале нашем вода
булькает и журчит,
как при качке вагонной.
НАВОДНЕНИЕ 2006
Вода тихонько сглатывает берег,
как леденец.
И свежестью, и малярией веет,
и видится конец
спокойной сухопутной жизни
машинам и домам;
и воробьи чирикают на тризне,
по неживым порхая проводам.
В подвалах гниль и желтое болото,
на огородах – рыбий плеск;
под сапогом – зловонная икота;
холодный блеск
распавшегося на острова простора
в ресницах вязнет, режет мысль,
что надо собираться споро,
что заждались
нас те, о ком мы плохо знаем,
хоть вроде видели следы,
кто тише ветра, легче чаек
и ослепительней воды.
ПРЕДРОЖДЕНИЕ
Умножая умножу скорбь твою
Сперва врачи никак не понимали,
что с женщиною. Что-то с животом?
- Какие вы таблетки принимали?
Прочистить надо. Там серьезный ком.
Возможно, опухоль. Возможно, воспаленье.
Но вспомнила одна о назначенье
ее прямом, погладила живот:
- Допрыгалась красавица. Вот-вот.
Ей двадцать пять. Рожать впервые поздно –
ее в больницу с охами кладут.
А там она – с родней и мужем розно –
в казенный приживается уют.
Храпят мамаши. Грязь на занавесках.
Пылища – всюду. Пухлые дела.
Соседка через стену – год в невестках,
а молит, чтоб свекровка померла.
Муж тащит в банках печень и котлеты
(меню в больнице – каша и кисель).
Ей снится кофе. Кофе и конфеты,
а в тумбочке засохла карамель.
- Хотите знать, кто будет? Мальчик? Мальчик! –
уверенно смакуют доктора.
Покуда – кровь. Давайте вену. Пальчик.
Домой вас отпускаем до утра.
Еще не скоро…
И конечно, ночью
случился ожидаемый поток.
Свекровка дрыхнет. Скорая не хочет.
И муж ее на санках поволок.
В больнице персонал засуетился.
Носилки привезли без колеса.
- Да, я бы на такие не ложился, -
сказал, с похмелья разомкнув глаза,
единственный разумный обитатель –
плешивый сторож, старый холостяк.
Но врач – чурбан, невротик и каратель
ему с размаху рубанул в пятак.
Она кричала – больно, ядовито.
Ну наконец-то бросили на стол.
подставили жестянку в полкорыта,
колено обварили кипятком.
Пошла стезя: младенчики являлись
один вослед другому до утра.
Но и с рассветом схватки продолжались.
Она и ныне всех не родила.
АНТОНУ
Сигареты останутся,
нестиранное белье останется,
останутся пива
непройденные запасы
и девушки яркие в свете ночных огней;
гонка на мотоциклах –
обгони его за меня,
полюби ее за меня,
выпей, выстирай за меня,
мой далекий тезка-товарищ.
СПОРТ XXIII ВЕКА
Спортивным ходом по воде до Дивногорска,
и горы смотрят мертвенно и плоско
на обувь, стертую нестойчивой волной,
на гетры – нету влажной ни одной.
Все брызги – где-то побоку и сзади,
и судьи машут жезлами не ради
выгоды, и люд не за хозяев,
и денежных не славят негодяев.
* * *
Дочери
В левой груди – беспокойный теннисный шарик,
узкие ноги – велосипедные спицы.
Детство катится впереди тебя
дрессированным косолапым на роликах.
И тот маленький, белобрысый,
с уже взрослым прищуром глаз
кажется тебе всего лишь щуплым воробушком,
которого хочется опекать.
КАФЕ «НАДОЕЛО»
Бледное лицо подавальщика – бледные бра на стенах –
бледное пятно подбородка подруги в тени.
режешь бисквит тихого разговора,
наблюдая ноги красавиц через окно.
И вдруг – всхлип – жидкость коричневая из чашки
прямо в лицо.
- Да, извини, прослушал, - слизываешь со щек
кофе салфеткой,
последним касаньем взгляда
отмечая шикарный разрез.
ЦАРЬ (СМЕРТЬ ЦАРЯ)
Всматривался в пожилого,
желтого, как табак.
- Ну, как вы могли?
Вы же людское создание!
«Что мог?» - недоумевало оно –
«убить несколько уток в сереньких платьицах?
сиреневеньких платочках?
Что-то все-таки мне позволено?»
- Нет, ты ответь, ответь – настаивал осуждающий,
а сам все равно не слушал.
«Ладно, молчи».
Холодный шажок конвоя
отдавался всплесками
в голове,
свечением мертвых тел,
камышиной возней съедаемых,
«сворачивай, не зевай, отщепенец» -
куплетец давнишней песни;
каблуками упираются
в горла бетонных плит:
- Нынче и мы с тобой
также разделаемся.
