Зима в Петербурге (подборка стихов)
Кальнов ДенисЭклога (Зима в Петербурге)
Трамвайные белеют провода,
Белеют ветки, крыши по округам,
Окно и монохромные цвета
Домов соседних блёкнут полукругом.
Побеги изо льда, что на стекле,
Пробились, как этюд, узор сложнее,
И снег напомнил пудру и суфле,
А вата в рамах — снег, но голубее.
Казался в детстве дом, как целый мир,
Не тронут свежий иней у парадной,
Тот, что похож на сливки и пломбир,
Рапира изо льда в трубе фасадной,
Свисает на проспект дамоклов меч,
И нет следов от шин, и даже птицы
Пунктир не оставляют, в доме печь
На вид всё холоднее, и ночницы
Попрятались в обшарпанных стенах,
Уснула коммуналка, завернувшись
Центральным отоплением, впотьмах
Проснулся бражник, раньше обманувшись
Теплом от радиатора, и пар
От влаги после стирки по паркету,
И вышел кто-то ночью на бульвар,
Темно, но видно контур. Силуэту
Придал все очертания фонарь,
Прохожий смотрит вверх на хлопья снега,
И видит аппликацию: янтарь
И звёздный луч у тёмного ночлега,
Волхвы идут из лампы ночника,
Метель на перекрёстке всё сильнее,
И плащ от ветра в крылья мотылька
На миг преобразился у аллеи.
* * *
Повсюду пар, дома, темнеют своды,
И вечером прогулка в тишине.
Лишь с эхом шаг и тень наедине
В Венеции, где греют дымоходы
Сырую часть стены и потолка.
Снаружи дождь, под крышей тупика
Пережидал, удерживая взглядом:
Дверной замок, ступеньки, стул, что рядом,
И может быть, вернутся этот крюк,
Ультрамарин и тени — всё вокруг.
Канал с водой вернётся, эта кладка,
Нейтральный свет, брусчаточный узор
И бледный луч, фонарь под сводом арки,
Из храма San Beneto ровный хор.
Вернётся дом с обшарпанным узором.
Представишь ты всё то, что видел здесь:
Квартиру с удлиненным коридором
И лодку, что с раскатистым мотором,
На водах Гранд-канала полонез.
Вернётся всё. Во сне, а может в книгах.
Из этих мест все образы придут.
Кварталы, дождь и свет на длинных пиках
В строке вдруг отраженьем оживут.
* * *
На пыльном дворе из теней кружева,
Упругий прыжок и полёт над пробелом,
Ряды из квадратов, число и слова
На сером асфальте написаны мелом.
Хромая собака на сонный вокзал
Отправилась снова встречать лаборанта,
В вечерних лучах силуэт исчезал,
Став бледным пятном, как отсчет радианта.
Железное тело из двух центрифуг,
Мотор мотоцикла и гибкая лента —
Соседа-мальчишки придуманный друг,
Но сердца в нем нет, не досталось фрагмента.
И ночью придёт вдруг идея одна:
Замок в гараже подойдёт, и аорта
Из старого шланга, гитары струна
Похожа на вену, душа из аккорда.
Но утром он вспомнит: пора уезжать,
Вот скоро составит инструкцию сборки
И спрячет в камнях, и возьмётся мечтать,
Как снова найдет в затаённом восторге.
* * *
Остановка на станции вечером,
Аромат креозота, грустишь,
Пассажира будил узкоплечего
Удивлённый сигналом малыш.
За окошком платформа знакомая,
Тот же трактор с одним колесом,
Телевышка вдали невесомая,
Вот монтёры сверкают ключом.
Флюгера заржавели, но прежние,
Пара бочек с цветущей водой,
На прицветниках серьги орешника
Нависали над малой рекой.
Тишина на перроне нарушена,
Пролетел многотонный состав,
И фонарь на мосту, как жемчужина,
Миновал, разогнавшись стремглав.
* * *
На перроне часы переводишь назад,
И всё думаешь: странно бы было
Светоносную стрелку сместить наугад,
Оказаться на площади Рима.
Тёмной ночью пройти и с трудом узнавать
Тот же Форум, который в руинах
В настоящем запомнил, но стал забывать,
Ярче краска на старых картинах
У фасадов домов, вот знакома одна
На углу незнакомого дома,
На латыни читать, как и кем создана,
Но понятно лишь «Vita», «et», «Roma».
* * *
Вот ленты рельс, и снова день в пути,
Каймой скользят шесть линий телеграфных,
Локомотив на поворотах плавных
Двусложный ритм замедлил, ощути,
Как станция пустынна и спокойна:
Лежит металл на плитах многослойных,
Вот дети катят шину и баллон.
Я никогда на этот ближний склон
Не попаду и старый рукомойник
Не исчерпаю. Тронулся вагон.
Пласты из туч лиловых проносились,
Теперь туннель — преграда для дождя.
Рассеялось… И вижу то, что снилось:
Заброшенный состав и темнота.
Опять туннель, и мост грохочет следом,
Затем тропа, рыбак с велосипедом
Прошёл пешком, и белого кота
В бамбуковой корзинке нёс подальше
От рыбы, что у рамы. Всё, как раньше.
Смеркается. И круглый лунный диск
В дыму костров восходит. «Вон Венера», —
Проговорил попутчик. Вспышки искр
От колеса, как вспышки в стратосфере.
Включили свет. Разносят чёрный чай.
Пополнился вагон на полустанке,
И время растянулось на стоянке,
И кто-то прошептал: «Ты приезжай».
* * *
Фонтан на лондонском квартале будто спит:
Вода статична, отражается лишь камень.
Светильник матовый, окно и бледный пламень,
Раскрыта книга, но кому принадлежит
Мне не узнать. И неподвижная стрела
На старой башне, словно флюгер, указала
На временну́ю относительность, и стала
Повсюду ночь, всё замирало досветла.
Обрывок фразы недосказанной застыл,
И мнемонические строки, части речи,
Вот найтингейл остановился, белокрыл,
Остановилось всё. И тень от каждой вещи
Не удлинялась ближе к вечеру, разряд
Далёкой молнии, но грома нет, и площадь
Вся в тишине, и строен неподвижный сад,
Что полон птиц, от пыли пепельная роща.
Вернулась ночь, и англичане крепко спят.
Чернее сажи кошки ждут луну на крыше,
Вот найтингейл, но нарисованный, затишье,
Туманный Лондон, воздух сыростью объят.
И снова ночь, а следом вечер, дальше день,
На всех страницах с фотографиями дата,
И время тянется к пространству, словно тень,
Что удлиняется от стрелки циферблата.
* * *
Овеяно тканью незримых миров
Пространство, что видит лишь оптик-любитель,
В уме представлял на Сатурне обитель,
На спутниках нет кучевых облаков.
Рефрактор настроен, далекий объект,
Что, если попасть на него с телескопом?
Увидеть себя с лимонадным сиропом,
Идущим весной на Литейный проспект.
Расфокус, но видно из детства мечту,
Медведицы свет, логотип, вход у банка,
Забрать бы домой, но нужна же стремянка,
И ждать мне придется, когда дорасту.
* * *
Со всех сторон приходят поезда,
Сменяется вокзал античным Римом,
Вдруг узнаёшь, что прежде никогда
Не видел глаз, в пронзительно томимом,
В каком-то странном чувстве, будто сон:
Знакомый дом, все мелочи, проулок,
На камне капли — влажно, купидон,
И с бакалеи запах сдобных булок.
Вдруг старый Петербург и Древний Рим
Смешались наяву в лучистой мысли:
И горизонт с пейзажем заводским,
Текстильных фабрик выхлоп углекислый,
Дом сто восьмой, колодец из квартир,
Вот стол, и солнце заменяет лампа,
Помехи, сырость, радиоэфир,
Пробился стих, что пятистопным ямбом
Звучит, а следом грустный хор, с трудом
Припоминаешь день, когда-то слышал,
Тогда, быть может, видел сон: пешком
Всего лишь час, Шпалерная и выше,
А за углом — прекрасный Древний Рим,
Сухому ветру птица доверяет,
Непросто с города холодных зим
Зрачку перенести как луч сияет,
Что отражён бутылкой из стекла,
И в ней письмо, и блеск голубоватый,
Прижал печатью, плотная смола,
Закинул в реку, кто найдёт когда-то
Прочтёт тот стих, что собран из пяти
Двухсложных стоп, бумага пожелтеет,
Экслибрис тёмный выцветет почти,
Строка воспоминания навеет.
Aeterna urbs
Грозовой небосклон, как воздушный сапфир,
Там, где в радужной сфере нектар.
Рассекал свод небес снежно-белый пунктир
И дождем зашептал тротуар.
Этот дивный язык пыльных римских камней —
Диалог с черепицами крыш.
И устами Арона вещал Моисей,
В травертине пророка услышь.
Эклога (Лето)
Уже светло, и гласной долгота
Проносится по склонам с эхом птицы,
Вдали пастух, а ближе у моста
В аллею поворот, сверкают спицы,
И плавные педали ловят свет,
Орешники меняются тенями,
В сквозистые места велосипед
Проходит весь покрытый янтарями.
Всё дальше вглубь, где символ купины:
Терновый куст и пламя зверобоя,
Узор коры и клинопись видны:
На глине штрих, прочерченный от хвои.
Цветок, что по-латыни Анемон,
Вот лепесток подхвачен лёгким ветром,
Безвременник, пурпуровый хитон,
В цвета грозы одет у нижней ветви.
Кизил, ольха, лещина, астрагал,
Подлесок из малины с бересклетом,
И богомол древесный совпадал
С гороховой лопаткой: формой, цветом.
В тени стволов разбросаны плоды,
Похожи на эмблему листья дуба,
Чуть видный след с поверхности воды,
Но от чего? Костёр у лесоруба
Совсем остыл, и призрачная нить
Тянулась к темно-сизой ежевике,
Что, если бы способность говорить
Один тысячелистник светлоликий
На час бы получил? Что рассказал?
Быть может: сколько звёзд на летнем небе?
А может быть всё время восклицал,
Как бы хотел увидеть горы, степи.
* * *
Качнулся маятник чуть влево на часах,
Невольно держится в уме посредством Цейса
Структура, что находится во всех вещах:
Рисунок атомов и транспортного рейса.
Всё в той же форме снится кошкам молоко,
И наутилусы плывут в своей спирали,
Пространству вторит Андромеда далеко,
Циклоны те же логарифмы повторяли.
И простынь, скатерти подобны парусам,
Когда их воздух после стирки поднимает,
И он же образ Махаона дал плащам,
Клочок газеты вместе с птицей улетает.
Качнулся маятник чуть вправо на часах.
Вернемся к кошкам, пирамиды, как их уши,
От медальона что-то есть в дверных ключах —
Текстура времени, рельеф, но только у́же.
Имеют сходство руки плотника с корой
Деревьев тех, что в свою очередь похожи,
На долгожителей, живущих под луной,
Узор на лбу, ультрамариновая кожа.
И повторяются сюжеты в крепких снах,
На негативе свет и тени поменялись,
Качнулся маятник, и полночь на часах,
На бледный луч два шелкопряда устремлялись.
Ecclesia
Бледный пурпур римского храма,
Серым отливом опечаленный взгляд,
Эмалевый ангел смотрел на Адама.
Сквозь витраж, далеких Плеяд —
В его нимбе просвет панорамы,
Звезд ночных сияющий ряд.
