Мечты и звуки (о книге Л.Гаркавой)

МЕЧТЫ И ЗВУКИ

О книге Людмилы ГАРКАВОЙ

Людмила Гаркавая «Когда-нибудь», Барнаул, 2004. Тираж 500 экз.

Небольшая книга Людмилы Гаркавой стала первым отдельным изданием ее стихов. До этого они печатались в различных периодических изданиях (в том числе и в «Ликбезе»). Напомним также, что больше известна Гаркавая-прозаик – не один десяток публикаций повестей и рассказов (включая, опять же, и «Ликбез»), отдельная книга «Сцены из личной жизни» (Барнаул, 2002). В рецензируемую книгу включено около 50 стихотворений, преимущественно написанных в последние годы, а также венок сонетов, давший название всему сборнику.

Сразу же отметим главную особенность книжки, вызвавшую далеко не однозначные оценки коллег Гаркавой, причем коллег, принадлежащих к разным литературным поколениям. (Читатели-непрофессионалы, насколько нам известно, принимаю книгу очень тепло). И верно – «Когда-нибудь» самым решительным образом не вписывается в лидирующий нынче что у отцов, что у детей тренд искренности. Понятно, что понимается она по-разному. Отцы под искренностью разумеют решительную редукцию формальных приемов, да и всей интеллектуальной подложки стиха. В итоге должна остаться одна -много две эмоции, зато сильные, «бьющие наповал» и, вот именно, «искренние». Дети же под искренностью понимают максимальное раскрытие и демонстрацию всех своих душевных и телесных движений, подходящее в пределе к порнографии (что духа, что плоти). При этом бедным стихотворцам сплошь и рядом приходится клеветать на себя, выдумывая всяческую напрсалину. Форма в этом случае, как мешающая «обнажению» условность, сознательно искажается, возникает эффект так называемого «пьяного стиха»... В случае отцов получаются частушки-страдания, в случае детей – «Бобок». (Берем только вершины, которых, увы, немного, гораздо больше межеумочного и откровенно скучного).

Рецензируемая же книга отказывается быть искренней. Отказывается от претензий на некую «глубину» и «силу». Главным термином, описывающим настрой и содержание сборника, следует признать следующий – «настроение».

Создание и последующая работа с настроением у нас, конечно, сегодня не в чести. Настроение понимается как что-то очень внешнее, поверхностное, дилетантское. Что ж, в этом случае мы смело можем отнести книгу Гаркавой (музыканта по образованию и профессии) к образцам раннего стихотворного модернизма, который и дилетантизмом, и легкостью не стеснялся. Взять, к примеру, Константина Бальмонта – возможно ли читать его сегодня на полном серьезе? Книга Гаркавой неожиданно и вполне убедительно говорит нам: можно и даже нужно. Ведь Бальмонт был прекрасным мастером-импрессионистом, блестяще (для сегодняшнего уха – уж слишком блестяще) владевшим формой. Именно такое формальное совершенство, отвергнутое последующими поколениями, и заставляет нас порой называть Бальмонта и иже с ним дилетантами, озабоченными лишь внешним блеском. Именно упрек в  чрезмерном «формализме» можно переадресовать и Гаркавой. Но упрекать ее стихи в этом – все равно, что  корить «чуждый чарам черный челн» в фатальном несходстве с крейсером «Аврора» или подлодкой «Курск».

Да, Гаркавая сочиняет и триолеты, и палиндромы и венки сонетов совершенно  всерьез (в книге представлен лишь один из пяти венков, публиковавшихся и в нашем альманахе). И сочиняет блестяще. Потому, что форма служит для нее красивым, эффектным изгибом представления эмоционального кредо лирической героини. А оно, это настроение, очень понятно всем нам – «легкое отношение к тяжелой жизни». Не инфантилизм, отвергающий «черноземную тяжесть», и не чугунная пята быта, давящая без всякой надежды. Да,  «черты и складки» современной жизни здесь есть, их много, они очень узнаваемы и  акмеистичны (думаем, вы все-таки не воспримите Гаркавую как бальмонтовскую реинкарнацию!). И кстати сказать – в книжке напрочь отсутствует бессмысленное, но живучее эпигонство обобщенного «сер.века», которое в наших палестинах, увы, не редкость. На уровне заимствований и мотивов можно говорить уже скорее о Бродском, чем о символистах. Ну да это, кажется, неизбежно.

 Но все-таки важнее здесь легендарная светлая печаль, которую вслед за Пушкиным склоняли все, кому не лень. У Гаркавой получилось лучше очень и очень многих.

Разумеется, эфемерность, импрессионистичность настроения, ставшего основой книги, чрезвычайно уязвима для критики. Особенно для той, которая ищет в стихах либо социального, либо «нутряного», либо, на худой конец, новаторского. Ничего этого в «Когда-нибудь» нет. Там есть лишь то, что делает эту книгу значимой для всякого, кто верит, что «поэзия есть сон в святых мечтах земли» (К.Батюшков), кто считает формулу «мечты и звуки» одним из возможных путей стихотворца.  Ну а всем остальным, по нашему мнению, стихов в руки лучше и не давать.