Гуманизм третьей волны

ГУМАНИЗМ ТРЕТЬЕЙ ВОЛНЫ

Само представление о гуманизме давно уже приобрело мифологические черты. Позитивистский миф о гуманизме потерпел крах. Наука и просвещение вовсе не обеспечивают счастья людей и направлены на их нужды, скорее, в смысле образования источников новых потребностей и новых возможностей. А раз так, то каков же может быть гуманизм нашего «нового времени»?

Одной из отрицательных и ключевых фигур в системе этого мифа является насилие. Его важная роль, как правило, сводится к обеспечению поводом всех, насильственных по характеру, действий современных «гуманистов», а, с другой, является тем «реальным», на котором паразитирует идеология. Понятно, что насилие – самый эксплуатируемый метод решения проблем в современном обществе (от кино до политики). Насилие, тем не менее, легитимно в обществе. Это тесно сопряжено с информационной политикой государства и даже с бытовыми фигурами общения во многих случаях. Одной из самых характерных черт подобного поведения является отказ не только прямо называть насилие, но и видеть его как таковое. Существует табу на слова «насилие», «принуждение», «война». Фигуры речи употребляются в соответствии с требованиями пиар-компаний и политкорректности. Фактически, такие события, как война, экономическое и социальное принуждение и т.п. переместились в область информационных процессов. Война, например, теперь идет между противниками за образ каких-то конкретных событий в сознании общества и политиков, а реальные действия оказываются вытесненными из сознания. Это означает, что по прежнему стоит вопрос об оправдании насилия (как раз то, что скрывается под вопросом имеется оно или нет). Как следствие – постоянно изменяются условия того, что считать насилием. Например, в зависимости от геополитических или иных задач, стоящих перед государствами и т.п. То есть, от насущных потребностей в осуществлении и утверждении власти.

Есть три составляющие власти: сила, деньги и информация. Монополизировать информацию в настоящее время невозможно, хотя такие попытки постоянно предпринимаются. Это значит, что окончательного изменения обстоятельств можно добиться только с помощью силы и денег. С этим по преимуществу связаны интересы всех стран. Они стремятся доминировать и прежде всего – экономически, в чем заключается отличие от имперской политики конца 19 – начала 20 века. Насилие служит для контроля слабых мест, там, где деньги и информация не могут подействовать (Югославия, Ирак, Палестина), и для прямого захвата стратегически важных целей. То есть, проиходит институциализация насилия, как чисто имперский процесс. В этом смысле все страны, которые еще не стали империями должны стремиться к тому, чтобы ими стать. Фактически, сейчас можно выделить несколько крупных и средних мировых империй. Это США, Китай, Индия, Россия, на стадии формирования находится экономическая империя Евросоюз. Есть, также ряд стран, которые играют на интересах империй, занимая определенное положение в поле их экономических и геополитических взаимодействиях,  наиболее крупными игроками являются Япония, Израиль и Британия.

У этих имперских поползновений имеется два мифических оправдания – гуманизм и демократия. Причем, уже само регулирование диапазона категории «гуманизм» является насилием, Жижек пишет, что сегодня толерантность, уважение к другой культуре – форма рафинированного расизма. Почти все войны и локальные конфликты за последние 70 лет велись под лозунгами установления гуманных и демократических ценностей. В то же время практически все современные государства являются в той или иной степени тоталитаризованными. Любая современная империя – это, прежде всего, империя экономическая. Причем, ее экономическая «территория» не соответствует географической. Более того, территориальное деление по территориальному признаку в современности является чисто номинальным. Компании и корпорации, часто имеющие чисто феодальную структуру управления и владения собственностью и подчиняющиеся государству лишь формально и до определенной степени являются владельцами своего рода «экономических провинций» - движимого и недвижимого имущества в стране. Однако, они так же имеют имущество и финансовые связи в других странах. Таким образом, корпорации входят в экономическую территорию государства часто даже не целиком, а частично. В силу этого никогда нельзя точно сказать, где заканчивается, например, экономическая территория Евросоюза, поскольку, скажем, на территории России часть собственности и денежного оборота принадлежит европейским фондам, корпорациям и т.п. Имеет место и обратная неопределенность. К тому же корпорации гораздо более гибко реагируют на изменения в информационном поле, чем правительства. Не менее велики и их возможности в ведении информационной войны и т.п. К тому же между ними тоже существуют свои соглашения о зонах влияния, союзах и т.д. В таких условиях неизбежен переход, как минимум части, возможностей для осуществления власти от государства к транснациональным финансовым группам.

Все это говорит о том, что не только отдельные группы людей, но и государства по большому счету не могут контролировать и регулировать схему вовлеченности человека в экономические отношения. Говорить в таких условиях о гуманизме и демократии не приходится, поскольку человек имеет лишь те права, которые у него еще не отобрали или те, отменять которые невыгодно. Причем, экономическая детерминированность человеческого существования позволяет сохранить иллюзию прав человека в достаточной степени.

Так каково же место гуманизма в сложившихся отношениях? Чаще всего – это действительно миф, служащий оправданием для каких-либо действий. И, как уже говорилось, насилие занимает в структуре мифа о гуманизме определенное отрицательное положение. Насколько же это положение оправдано и какие следствия такое его восприятие может повлечь?

Насилие существует как:

-   Символическое действие:

В связи с установкой на политкорректность (тенденция на исключение Зла из дискурса), маргинализация понятия, словоупотребления, жесткая связь с негативными коннотациями. Насилие – как перфомативное сообщение, жест, знак, находится под запретом, что вызывает символическую кастрацию человеческой чувственности, его телесности и как следствие определеное обеднение образа человека, упрощение до рацио, до машины. С другой стороны идет легализация насилия (в кино – повышение интенсивности, как гиперкомпенсация за фактический запрет на насилие и чувственность; в массмедиа и кино – амбивалентность в оценке насилия и опять же вытеснение насилия из сознания, связанное с запретом чувств, это порождает нечувствительность к насилию). Насилие, лишенное чувственной привязки в человеке становится симулякром.- из-за этого насилие теряет свой символический характер.

-   Чистая трата:

Связано с жертвой и разрушением (саморазрушение). Здесь насилие имеет мифологическую природу. Экстатическое единение с миром через насилие. Сфера экстатического закрыта по причине не только запрета на насилие, но и по причине его рационализации. Тут мы вступаем в область смежного мифа – мифа о рациональности человека, в то время как человек – скорее рационализирующее существо.

-   Коммуникация:

Коммуникация – воспринимается как не только рациональный процесс, но как вообще информационное взаимодействие. Насилие – это информация, насилие – это сообщение, которое будет обязательно принято и отреагировано. Насилие можно назвать близкодействием, что имеет многоплановое воздействие на субъекта и Другого, может восприниматься и быть фактически проявлением чего угодно (весь спектр человеческих чувств и переживаний). В современности человек общается на уровне образа (чаще всего инкорпорированного ему массмедиа), этот «образ себя» детерминирует «образ другого» и общение не выходит за рамки взаимодействия двух этих образов. Насилие в силу своей фактуальности, хотя и рождается из образов, является событием, которое невозможно игнорировать, поэтому образное взаимодействие распадается и общение происходит на более близкой дистанции, в пересечении личностных полей. Взамиодействие с Другим всегда связано с насилием (По разным схемам –у Лакана Субъект и Другой по Гегелевсокй диалектике раба и господина, У Сартра два плана отношения к Другому). Основное сообщение насилия – утверждение бытия субъекта (а уже отсюда все остальное)

-   Любое действие:

всякое действие, вытекающее из «Я есмь» является насилием, либо к себе, либо к другому или миру. Особенно важна, в соотнесении с мифом о насилии, здесь как раз возможность насилия по отношению к себе. Что является часто условием личностного прогресса!

-   Творчество:

Творчество – организация, оформление, борьба с материалом. Трансгрессия

-    Интенция на человека (т.е. напрямую вступает здесь в отношение с гуманизмом):

Насилие всегда человеческое отношение и всегда адресовано к чему-то, в конечном итоге к человеку. Субъект сам по природе связан с насилием – человек как рана мира, как порез в структуре, как ответ на вопрос Другого (насилие всегда реактивно и возможно на уровне субъекта как преодоление). «… Есть что-то ужасающе насильственное в открытом проявлении страсти к другому человеку», как пишет Жижек.

-  Отношение:

В силу своей реактивности и фатальной связи с человеческим.

-  Составная часть опыта чистой негативности, понимаемого в духе Батая:

Насилие в этом опыте приобретает позитивные черты, в силу того, что и сам опыт негативности становится позитивен через постановку под вопрос самого себя. Насилие в этом смысле само может являться как отрицание действием, направленным против чего-либо и не утверждающим в том числе и собственной ценности. Особенно важно здесь то, что в конечном итоге насилие не приносит удовлетворения и разрешения от. В этом смысле оно не является проектом и лишено окончательности.

-  Протекающее в субъективном времени:

Насилие в этом смысле всегда есть внутренний акт и сейчас, всегда имеет предысторию (тоже как историю внутренних процессов), но никогда не имеет будущего! Оно то, что происходит. Не имеет и не ищет оправдания в будущем, или, что то же самое, оно всегда несет оправдание в себе самом. В отличие от «акций» оправдываемых набившими оскомину мифическими конструкциями, обещающими всеобщий рай, демократию, или еще что-нибудь такое в грядущем. Именно поэтому часто даже не стоит пытаться выстроить однозначную причинно-следственную связь между насилием и обстоятельствами в прошлом или будущем, которые могли бы его оправдать.

Все это говорит о том, что насилие, как составная человеческая черта, не может быть удалено из гуманистического идеала человека. Более того, оно играет важную роль в осуществлении различного рода трансгрессивных состояний человека. Так или иначе, придется признать, что гуманное отношение к человеку должно включать в себя и определенное отношение к такой человеческой особенности, как насилие, причем, эта особенность не может быть воспринята однозначно негативно. Также важно то, что человек, как отдельное существо, тоже имеет право на определенные формы открытого и легитимного осуществления насилия и государство или какая-либо еще структура подавления не может претендовать на монополизацию этого права.

Понятно, также, что «определенные системы власти неизбежно влекут за собой определенные эмоциональные структуры» и при таком подходе к проблеме гуманизма и гуманности, какой существует в современности, мы можем надеяться только на худшее. Применяется вовсе не запрет на страдание личное, или причинение страданий. Современный гуманизм в том и состоит, что под запретом находится видение страдания. И это тесно связано с представлением о насилии  в рамках этого мифа. В результате не только «сфера частной жизни овеществляется, превращается в область калькулируемых удовольствий».

Современный псевдо-гуманизм изолирует субъекта в себе, превращает коммуникацию в симулякр, в то время как насилие пытается создать глубину и вариативность экзистенции, прорваться в реальное. Здесь не случайно никак не определялось насилие. Потому, что его предстоит переопределить заново. Выбор между гуманизмом и насилием не может быть выбором между двумя взаимозаменимыми элементами одного и того же идеологического алиби, узаконивающего факт умственной и эмоциональной стерилизации жизни субъекта. Поэтому, противопоставление в этом докладе насилия гуманизму – это противопоставление реального, хоть и травмирующего, опыта кастрирующему симулякру.