Словарь Паутиныча

А Б В Г Д Ж З И К Л МНО П Р С Т У Ц Ч Ш Я

Новая статья
НОВАЯ СТАТЬЯ – можно начинать совершенно новую статью. Не тяготит количество написанных строк. Не чувствуешь скованности избранным жанром, стилем, интонацией. Иначе я и писать не могу. А у этой статьи отсутствуют и тема, и предмет. Конечно, чему-то она на самом деле посвящена, но пока об этом мне еще ничего не известно. Что-то очень смутное. Есть в голове намек на мысль, какое-то неуловимое движение, и так легко его спугнуть, так сложно реализовать, но так, чтобы потом не стало противно от этих слов. Я хочу освободиться окончательно, стряхнуть с себя бремя созданных текстов и прожитой жизни, может быть, это единственное, чего я действительно хочу. Я хочу все время писать иначе. Мне все надоело. Так сложно в тексте не быть противным себе самому. Я все время хочу писать, но я все время не могу писать. Мне противно. Я живу только в текстах, но из них все время уходит жизнь. Текст – это дом для жизни, но этот дом каждый раз разваливается, и ты строишь новый. Ты должен вот сейчас снова доказать свою состоятельность как автор, но завтра ты должен будешь начать с нуля. Ведь то, что уже написано, может лишь помешать тебе. Ты выражаешься сейчас крайне бестолково, неточно, подбирая явно совсем не те слова, но возможно, что это необходимо. Ты ловишь нечто ускользающее, и ты должен торопиться, потому что жизнь пока еще здесь, в этом тексте. Ты можешь не успеть. Ты можешь потерять. Вот сейчас ты наберешь еще две строки, и, возможно тебя затянет водоворот слов, инерция оформившихся мыслей и образов. Поэтому пусть ты говоришь плохо, но ты должен говорить, пока еще можешь, пока не иссякло. А потом придется начинать с нуля. И это будет мучительно. Ведь для того, чтобы найти это, ты должен будешь снова преодолеть бремя. Надо вовремя поставить точку.

Нога

НОГА – признаюсь, Главный редактор “Ликбеза” поставил меня перед весьма сложной задачей, попросив написать, что я думаю о Н. Я закрываю глаза, пытаясь сосредоточиться, увидеть Н. как таковую, Н. саму по себе, но вижу лишь Н. насекомого или паука. Вероятно, дело в том, что характер поставленной передо мною задачи предполагает необходимость и возможность увидеть Н. не как необходимую часть, и только часть целого, без этого целого не существующую, но как нечто самостоятельное, способное существовать отдельно. И тогда оказывается, что видеть Н. отдельно от целого мне доводилось лишь в детстве, и это была Н. насекомого, а также паука – существ, которые, будучи в каком-то смысле живыми, как и человек, тем не менее настолько далеко отстояли от всего человеческого, что и Н. их называть ногой представлялось как-то странно, чуть ли не кощунственно. А Н. ли это? Ведь, называя их Н. ногой, мы тем самым как бы приравниваем и целое к человеческому целому. Даже у волка, существа несравненно более человечного, нежели паук, и уж, во всяком случае, более симпатичного нам, сравнение с которым может скорее польстить, чем быть неприятным, не Н., а лапа (В пословице “Волка ноги кормят” само слово “Н.” лишь указывает на то, что под видом волка речь идет о человеке.

Интересно, впрочем, в какие рассуждения насчет Н. пустился бы сам паук или, к примеру, тот же самый волк, но, увы, они не могут этого сделать, и все наши изыскания насчет волчьей или паучиной точки зрения – только пустые фантазии. Человек трагически одинок со своими точками зрения и рассуждениями и может только создать кучу двойников, но никогда не услышать, что думает другой.

Помню, что в детстве (возвращаюсь к отдельной Н.), экспериментируя (а насекомые были богатым полем для такого эксперимента, в отличие, кстати сказать, от пауков, которые пугали, за исключением некоторых видов, к ним неприятно и страшно прикасаться), я часто отрывал у насекомых Н. Обычно она еще подергивалась некоторое время, что казалось тогда удивительным. Вот – часть хотя бы некоторое время способна жить самостоятельной жизнью, пусть совсем недолгой и бессмысленной. Ну так ведь и жизнь самого насекомого может ли похвастать продолжительностью и осмысленностью? Вот- муха, у которой оторваны все Н. Она, как кажется, совсем не чувствует боли, она даже способна как ни в чем не бывало летать и, лишь пытаясь опуститься на землю, становится беспомощной и неуклюжей.

Я пристально смотрю на свою Н., но никак не могу увидеть ее вне себя, как нечто, а не как часть меня самого. Возможно, было бы проще, если бы у меня была возможность на время отстегнуть ее, перестать чувствовать, подержать в руках, повертеть, поносить на плече, сбросить с балкона, а потом выбежать за ней на улицу. Я настолько привык к ее очертаниям, что замечаю лишь тогда, когда она болит. За констатацией “у меня болит Н.” слышится какое-то удивление типа “а чему там болеть” или “какое она имеет право болеть отдельно от меня”. Чаще же всего, думая о Н., я воспринимаю ее лишь как часть тела: не слишком ли коротка моя Н., не слишком ли она худая? (Ведь не может же она быть короткой сама по себе, безотносительно к размерам тела). Достаточно ли хорошо она загорела (Опять – в сравнении со спиной или руками).

Между тем, Н. – в силу ее максимальной удаленности от глаза в сравнении с другими частями тела – имеет более всего шансов восприниматься как то, что мной не является. И возможно, что если бы мы совершенно не чувствовали свою Н., она и могла бы восприниматься не как часть тела, а как то, что всегда находиться возле нас и служит нам, но не более того.

Нудизм

НУДИЗМ – человеку не дано пребывать нагим большую часть своей жизни. Он рождается голым, но в большинстве решающих моментов своей жизни, находится в одежде: умирает в одежде, лежит в гробу в одежде, не говоря уже о разных публичных церемониях. Но значительная часть людей, я думаю, имеет неудовлетворенную потребность в обнажении. Есть ли в этом желании что-либо кроме скрытого эротизма? Чтобы ответить на этот вопрос, я провел эксперимент. В течение одного летнего месяца я занимался у себя дома Н. Заходя в квартиру, я тут же раздевался и оставался нагим до тех пор, покуда мне не приходилось куда-нибудь выйти. Голым я ложился, вставал, выходил на балкон, открывал входную дверь, когда раздавался звонок, читал, пил кофе, готовил обед, разговаривал по телефону, выносил мусор, поливал цветы. Зайти далее мне не позволила элементарная предосторожность, так как мой поход на улицу был бы насильственно прекращен, да, кроме того, пришлось бы заплатить штраф. Надо сказать, что не все мои знакомые отнеслись к эксперименту с пониманием. “Ты бы хоть прикрылся чем-нибудь” было самым безобидным из всего, что я слышал. Никто не хотел общаться со мной в таком виде. Некоторые всерьез опасались за мой разум.

Свои ощущения я подробно фиксировал в специальном дневнике, а теперь хочу познакомить тебя с основными выводами, к которым я пришел (Более подробно с результатами исследования ты сможешь познакомиться в готовящихся в настоящее время к печати статьях “Н. – это не эксгибиционизм” и “Десять причин, чтобы заняться Н.”).

Я никогда до этого не занимался Н., но хорошо почувствовал скрытый в нем соблазн. Лишь одним из стимулов Н. является скрытый эротизм. Эротизм приводит к преодолению стеснения, внушенного нам в детстве, а здесь мы видим чистое преодоление стеснения, по смежности захватывающее и интимную сферу. Н. позволяет устранить сопряженный с обнажением эротизм, но само это преодоление, не будучи эротичным, вызывает радость. Этим я объясняю особое пристрастие к Н. стариков, которым он заменяет секс. Но все же Н. не дает настоящего возбуждения –не в этом, я думаю, его главная прелесть.

Н. позволяет совершенно иначе почувствовать свое тело. Каждый из нас, по крайней мере, в теплое время чувствует первобытную, животную естественность в том, чтобы находиться без одежды. Прелесть наготы в том, чтобы переставать ее чувствовать. Может быть, потребность в Н. испытывают наиболее неуверенные в себе, скованные люди? Может быть, здесь есть прелесть освобождения от табу? Не мечта ли это об утраченном рае? Ты все время видишь себя без одежды, и это дает возможность каждую минуту ощущать свою биологическую (самцовую или самочную) природу. Стеснение при этом до конца не проходит, необычность все время ощущается, но ты вдруг по-иному начинаешь чувствовать свое я. Начнем с того, что тело твое меняется. Интимные, обнажаемые в очень редкие моменты детали твоего тела вдруг теряют свою непристойность. Ягодицы ничем, кроме того, что ты на них, садишься, не отличаются от спины, а гениталии превращаются в бесполезные гирлянды. Пропадает эффект тайны и значительности. Таким образом, Н. затрагивает символику тайны. В силу механизма символизации отказ от мистики тела может означать отказ от мистики души, освобождение от сопряженной с тайной иллюзией индивидуальности, а также свое полное самоприятие.

Напоследок замечу, что большинство людей воспринимают Н. как нечто экстравагантное и находящееся за пределами нормы, в то время как граница между Н. и ненудизмом не является такой уж четкой. Посетители обычных пляжей почти обнажены, а любители бани ходят туда отчасти ради общения.